Максим Окулов - По лезвию ножа, или в погоне за истиной

— А-а-а-а… — театрально ударил себя по лбу следователь, — только, девочка, произошла ужасная вещь! Перед тобой сидит мент, который не берет. Увы! Помочь ничем не смогу!

— Погоди, погоди! Ты хочешь сказать, что в натуре отправишь меня в камеру?!

Пришла очередь смеяться Соколову. Он хохотал так, как уже очень давно не смеялся, глядя на обескураженное лицо Елены.

— Да, девочка, ты сейчас поедешь в камеру, я не шучу и твоих поганых денег мне не надо.

— Постой, — лицо Силиной побелело, — но хоть одиночку-то ты можешь мне устроить?

— Нет, не могу! И, скажу тебе прямо, никто в СИЗО с тобой связываться не будет — в смысле, не возьмет от тебя взятки, так что готовься: будешь сидеть, как все! — Клюев увел Силину в полнейшем молчании, только с улицы раздались истеричные вопли и проклятия…

Александр Иванович сидел в абсолютной тишине и пытался собрать разбегавшиеся мысли. Этого еще не хватало! Появился какой-то колдун! Вся история приобретала книжный облик — ни дать ни взять Агата Кристи! В жизни такое случается редко, но, похоже, Силина не врет. Да и никак не вязался у Соколова в мыслях образ этой холеной молодой женщины с диковинным огромным тесаком в руках. Стрелки часов приближались к полуночи, и Соколов решил поехать домой, чтобы хоть немного поспать. Завтра он собирался съездить к своему духовнику — отцу Николаю, настоятелю храма в подмосковном Одинцове.

Выйдя из дома на свежий морозный воздух, Соколов обратился к Клюеву:

— Степа, подбросишь меня домой, а?

— Дак не вопрос! — они сели в старенькую «девятку», которая резво покатила в сторону Москвы. Опер открыл бардачок и достал оттуда пачку листов А4 в мягкой прозрачной папке:

— Иваныч, ты спрашивал по одному питерскому делу пятнадцатилетней давности. Вот держи, это копия, мне сегодня утром передали. Да, вот еще что. Я нашел-таки ту девушку, которая подобрала твоего Заречина у клуба. Мой стажер беседовал с ней сегодня днем. Она на самом деле живет на проспекте Вернадского в хрущевской пятиэтажке на первом этаже. Зовут ее Катя. Она все подтвердила — и время и обстоятельства, описанные Заречиным. Так что у твоего парня есть алиби. Девушка подписала свои показания, я тебе их в понедельник передам, лады?

— Степан, спасибо тебе! — обрадовался Соколов. — А за свидетельницу особенная благодарность, которая очень скоро материализуется, — следователь озорно подмигнул.

— Я взяток не беру! — состроил опер злобную гримасу.

— Ага, но пить еще, кажется, не перестал?

— Ах вот ты о чем! Тогда ладно, жду приглашения.

— Ты не против, если я включу свет и немного почитаю?

— Давай, мне сейчас говорить совсем неохота, да и опасно.

— Чего так?

— Да, боюсь, если мы вспомним в разговоре эту даму, то могу с рулем не совладать, — в этот момент машина слегка вильнула в сторону.

— Осторожнее, Степа! Ты еще нужен Родине и семье! — Следователь погрузился в чтение. У него было достаточно опыта, чтобы быстро выделить из довольно обширной информации главное. К сожалению, в далеком 83-м уже было хорошо известно, кто такие маньяки, но вот сатанисты и вообще явление ритуальных жертвоприношений встречались крайне редко. Следователь, который вел дело, явно схалтурил, списав все на ограбление.

— Я бы не удивился, если бы это убийство произошло в Пасхальную ночь, но вряд ли, 8 мая — слишком поздно, хотя… — тихо бормотал себе под нос Соколов.

— Иваныч, ты чего, беседуешь с умным человеком? — подал голос Клюев.

— Да так, тут прост… — Соколов замер на полуслове, держа в руках последнюю страницу. Это был приблизительный набросок ножа, которым убили женщину. Патологоанатом оказался очень опытным и с явными художественными способностями. — Степа, а ну-ка притормози! — скомандовал Александр Иванович. «Девятка» прижалась к обочине и следователь протянул оперу бумагу. — Что думаешь, Степан? — тот внимательно вгляделся в набросок и присвистнул:

— Иваныч, а достань снимок, который я тебе отдал, сейчас приложим для пущей убедительности.

Поляроидный квадрат лег на искусно исполненный набросок: без сомнения, все основные изъяны на клинке, найденном в доме Силиной, были четко описаны питерским патологоанатомом.

— Вот тебе, Степа, и колдун… Ну ладно, поехали, в понедельник все обмозгуем, — «девятка» резво покатила дальше, ее пассажиры более не проронили ни одного слова до самого дома Соколова.

«Это конец, моя жизнь кончилась, что меня ждет впереди?» — безостановочно крутилось у меня в голове. Я сидел в маленькой кухоньке однокомнатной квартиры в убогом панельном доме подмосковного Одинцово. Именно сюда недавно переселил меня Варгот, существенно урезав деньги на содержание. Зарабатывать я уже не мог: Наставник покинул меня. Правда, покинул не насовсем: я лишился помощи Наставника, но систематически получал наказания за малейшую провинность. Наказания становились все жестче, иногда мне казалось, что они не имели вообще никакой причины: так в армии подвыпившие дедушки издеваются над молодыми. Все чаще я вспоминал, что мое имя не Зергос, а Николай.

Сегодня я отчетливо вспомнил, когда начались мои неприятности. Это случилось примерно через месяц после моего приезда в Москву, в ночь накануне провала первой инициации создаваемой сатанинской церкви.

Тогда я неожиданно проснулся вскоре после полуночи, ощутив присутствие Наставника, от которого исходила ранее невиданная злоба.

— Что случилось, Наставник?!

— Твоя гнусная бабка! — услышал я внутренний голос, от которого стыла кровь в жилах. — Это она крестила тебя, посвятив Распятому! Эта сука теперь решила за тебя молиться! Мы проморгали ее, падлу! Упустили из самых рук! — на меня волнами накатывал то леденящий душу холод, то нестерпимый жар. Казалось, злоба Наставника периодически материализуется. Стало очень страшно. Внутренний голос тем временем продолжал: — И этот поп, живучая скотина! Все как сговорились, мерзкие хрюсы!!!

— Наставник, — несмело сказал я, — о каком священнике идет речь, и при чем здесь моя бабушка? Она же умерла!

— Умерла… Вот в этом-то и дело! Она теперь молится за тебя Распятому, сука!

— Но разве Христос сильнее? Разве не сатана самый сильный и имеет полную власть, ведь, как мне рассказывал Варг…

Поросячий визг, подобный тому, какой издал Варгот в ходе ритуального убийства христианки тогда под Питером, чуть не разорвал мою голову:

— Заткнись ублюдок! Как ты Его назвал?! Как ты посмел Его назвать этим Именем?! Он Распятый, Распятый, Распятый!!! Запомни!!! И как ты смеешь задавать мне такие вопросы?!

— Но как же, ведь если бабушка может как-то… ну своими молитвами, то… это… значит… — мои мысли сильно путались, я просто остолбенел от столь бурной реакции Наставника.