Максим Окулов - По лезвию ножа, или в погоне за истиной

— Твоя клиентка обрадуется, когда менты найдут у нее в доме этот подарочек, — комнату сотряс так хорошо знакомый мне нечеловеческий хохот.

— Зачем же резать курицу, которая несет золотые яйца? — искренне изумился я.

— А кто сказал, что мы собираемся ее резать? Человек, находясь в СИЗО, становится гораздо сговорчивее, а потом всю жизнь помнит своих благодетелей, вытащивших его оттуда. Да ты не парься, твоя партия закончена, вот тебе все необходимое, чтобы скоротать время, — с этими словами мой бывший наставник открыл кухонный шкаф, полностью забитый водкой. Варгот неожиданно замер, как будто внимательно слушая невидимого собеседника.

— Да, наставник, — коротко ответил он, — будет сделано, — он молча положил передо мной лист бумаги и ручку, а затем сказал: — Пиши признание в убийстве Федора Силина. Ты пытался через его жену получить контроль над банком, но у тебя ничего не получилось. Тогда ты убил банкира, а вину свалил на его жену, подбросив нож ей на дачу.

— Но зачем тебе нуж… — мои слова прервал новый приступ невыносимой боли, которая слегла ослабнув, не отступала до тех пор, пока я не подписал свои показания.

— Ну вот и замечательно! — Варгот забрал бумагу, оставил мне немного денег и, велев, никуда надолго не отлучаться и никому не звонить, уехал. Я позвонил только банкирше, обматерив ее как следует и сообщив, что нам кранты. А потом у меня начался банальный запой. Я, кажется, ничего не ел, только пил водку, закусывая иногда картофельными чипсами.

Сегодня был первый трезвый день. Утром сильно схватило сердце, я подумал, что не выкарабкаюсь. Хорошо, что в доме оказалась аптечка, в которой я нашел спасительный валидол. Придя в себя, я выпил крепкого чаю, принял контрастный душ и, кажется, начал что-то соображать. Даже с больной головой мои перспективы просматривались весьма отчетливо. Варгот с Наставником решили разыграть эту карту сами: Силину сдадут милиции, она сядет в СИЗО по обвинению в убийстве. Самой ей ни за что не выпутаться, а вот новые «друзья» вполне смогут ей помочь за право контролировать деятельность банка и, главное, налаженную торговлю наркотиками. И мне совершенно ясно, как именно они это сделают — выдадут следствию меня. Именно мои отпечатки пальцев остались на ноже, плюс показания… Только вот живым в СИЗО я Варготу не нужен: зачем оставлять свидетеля?! Я жив лишь пока. Меня оставили в этой убогой квартире так, на всякий случай, до той поры, пока я не понадоблюсь. Наставник прекрасно понимает, что я никуда не денусь, я полностью в его власти — и духовно и физически. «Выхода нет… Выхода нет… Выхода нет…» — крутилось безостановочно в моей голове.

Вдруг какая-то смутная мысль мелькнула и исчезла! Что-то очень важное, спасительное, что я никак не мог ухватить. Я напрягся до предела, казалось, что измученный мозг издал тихое поскрипывание заржавевшего механизма.

— Ну конечно! — громко в голос прокричал я. — Сатана не всесилен, ему мешает факт крещения человека, он не может противостоять молитвам, обращенным к Богу за другого человека. «Не вздумай, гаденыш», — немедленно раздался в голове знакомый голос Наставника, тело скрючила волна сильной боли, превозмогая которую я закричал так, как, наверное, взывает о помощи человек на краю смерти:

— Господи, ну помоги мне, Господи! Господи прости меня, я предал Тебя, я полное ничтожество, я мерзавец, который пытался воевать с Тобой, но прости меня, прости, прости! Защити, спаси! — я стоял на коленях, уперевшись лбом в пол и кричал так, что, наверное, было слышно на улице. Это просто невероятно, но боль ушла! В голове была полная тишина. Неужели это сработало?! Я не мог поверить! Мой всесильный и могущественный Наставник неожиданно пропал при одном моем обращении к Богу. Так значит, я прав? «Ты прав, гаденыш, но это новое знание тебе не поможет, потому что ты мой! Слышишь?! Ты мой, ты служил мне, а теперь предал меня, ты умрешь!» — тело опять сотрясла волна нестерпимой боли.

— Господи, не оставляй меня! Господи, я Твой! Защити меня, Господи! — это было невероятно, но боль отступила опять. — А, сука! Опять сбежал, — заорал я, обращаясь к Наставнику. Тут же с полки сорвалась стеклянная банка с крупой и на бешенной скорости устремилась в мою голову. Я не успел уклониться, и банка разлетелась вдребезги, раскроив мне лоб. Я сидел на полу, зажав рану руками, по которым струилась кровь:

— Господи, прости меня, Господи, защити, помилуй и спаси, — шептали окровавленные губы. — Господи, научи, подскажи, что же делать, как мне теперь жить, Господи, не оставляй меня!

То, что произошло потом, не было похоже на голос Наставника — всегда жесткий и властный, выгонявший из головы все мысли, не допускавший ни малейшей возможности ему прекословить. Робкий, тихий внутренний голос был более похож на мои собственные мысли, мирно текущие сквозь сознание: «Ты сам ничего не сможешь сделать, надо молиться Богу. Надо вспомнить святых, которые тоже смогут заступиться за тебя. Тебе нужна молитва, постоянная, непрестанная и глубокая». Неожиданно я вспомнил, что, выглядывая недавно в окно, увидел куполок церкви: до нее можно было дойти пешком, надо только дойти до железнодорожной станции и перейти пути. «Надо идти в храм, только там мне смогут помочь!» Я решительно встал, но новая волна боли свалила меня на пол:

— Господи, не оставляй меня, Господи, я иду к Тебе! Помоги мне! Бабушка, если ты меня слышишь, помолись за меня, прости меня идиота, прости! — боль отступила, а я бегом кинулся к двери. Я бежал по улице, непрестанно шепча молитвы, которые каким-то чудом стали вспоминаться моим измученным мозгом:

— Святителю отче Николае, моли Бога о мне, Пресвятая Богородица спаси нас, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного! — когда накатывали приступы боли, я падал на колени и крестился — это движение тоже каким-то чудом вспомнилось — это было почти забытое воспоминание детства: пока я не пошел в школу, бабушка иногда брала меня в церковь. Боль отступала, и я бежал дальше. Переходя железнодорожные пути, я чудом не попал под несущийся пассажирский состав: меня лишь отбросило мощным воздушным потоком. «Ну вот, я жив, я не умру, я дойду до храма, а там будь, что будет!» — пронеслось в голове. Впереди уже желтела церковь, окруженная высоким забором. Я не знал, открыта ли она, есть ли кто-то внутри, я даже не отдавал себе отчета, сколько сейчас времени, но была внутренняя уверенность, что надо во что бы то ни стало добраться до этой церкви, а там хоть умереть на ступенях.

Отец Николай закончил Всенощную службу уже час назад. В течение этого времени он терпеливо выслушивал прихожан, оставшихся в церкви, чтобы получить от священника совет в непростых жизненных ситуациях. Наконец все разошлись, и батюшка, переодевшись, отправился домой. Этого странного мужчину он заметил сразу, выйдя из храма. Незнакомец, покачиваясь, приближался к калитке в церковной ограде. С его разбитого лица капала кровь, одежда была сильно перепачкана и порвана в нескольких местах. Отец Николай, решив, что это местный пьяница, стал закрывать входную дверь, но с удивлением увидел, что незнакомец пытается войти на территорию церкви. Калитка была открыта, но незнакомец, пытаясь войти, словно натыкался на невидимую преграду. Его губы что-то непрестанно шептали, а тело сотрясала крупная дрожь. При очередной попытке войти внутрь невидимая сила подняла несчастного в воздух метра на полтора и шлепнула плашмя о землю. Батюшка не раз в своей жизни сталкивался с бесноватыми и сразу понял, что перед ним именно такой случай. Он торопливо вернулся в храм, взял напрестольный Крест, пузырек с Крещенской водой и освященное масло и выбежал на улицу. Незнакомец уже пришел в себя и, стоя на коленях, крестился. Подойдя ближе, батюшка разобрал слова молитв, которые шептали разбитые вкровь губы.