Властимил Шубрт - Конец королевы

На первое свидание меня собирала Катаржина. Целый час причесывала, красила мне глаза, одолжила даже свой австрийский пояс для чулок. Он был мне тесен и страшно резал, но Катаржина утверждала, что он улучшает фигуру. Все равно, мол, пару кило мне надо сбрасывать. И я сбрасывала, голодала, делала упражнения, за месяц похудела на три кило. Пояс уже не резал, и Катаржина отдала мне его насовсем. «Еще немного — и будешь девчонка что надо! — смеялась она. — Сбросишь еще пять кило — и Борек сгорит от любви…»

Не сгорел. Я сбросила еще три килограмма. Мы стали большими друзьями, а когда мне исполнилось двадцать два, и любовниками. Но именно тогда все и начало портиться.

День рождения мы отпраздновали с Бореком у меня в комнате, расстались далеко за полночь. В субботу я собиралась подольше поспать, но рано утром меня разбудила Алена: ей понадобились конспекты. Я решила восполнить недосып после обеда, когда в общежитии станет поспокойнее, но не успела толком задремать, как меня снова потревожили. На этот раз Катаржина.

— Что такое? — пробурчала я и открыла глаза. Она толкнула меня в плечо, легонько похлопала по щеке и засмеялась;

— Вставай, вставай, соня, а не то вытащу из постели.

— Кати, откуда ты взялась? — удивилась я. — Ты не поехала домой?

— Нет, — ответила она. — Я была у тети в Праге. А сейчас еду домой. Понимаешь, я кое-что забыла.

Она села на постель и огляделась. На столе лежал Катаржинин чемодан, на постели — сумочки, шкаф — настежь, ящики письменного стола выдвинуты, словом, полный ералаш.

— Зузика, я где-то оставила такой маленький блокнотик, — объяснила она. — Ты его не брала? Темно-зеленый, в кожаной оправе.

Я завертела головой.

— Ничего не брала, Кати. Какой блокнотик?

— Да ты все еще никак не проснешься! — мягко заметила она. — Ну, давай вспоминай! Блокнот в кожаной оправе… Ты, наверное, его и не видела, я только недавно купила его в «Тузексе».

— И правда, Кати, я никакого блокнота не видела. Она встала с моей постели.

— Ну, тогда плохо дело.

— А что там такого важного, что ты прибежала за ним в общежитие?

— Один адресок для папы, — пояснила Катаржина и снова принялась копаться в своем чемодане. — Ты была вечером у Борека? — поинтересовалась она между делом.

— Нет, он был здесь.

— Здесь? А он его не брал? Может, решил пошутить…

— Нет, — исключила я такую возможность, выбралась из постели и надела шлепанцы. Катаржина еще раз пересмотрела сумки, а я вдруг сообразила, что с ее одеждой что-то не так. Но что?… Она как раз нагнулась, перебирая белье, сложенное в самом нижнем ящике, подол высоко задрался, и тут до меня дошло. Да ведь на ней совсем другая одежда! Вчера она надела серый костюм, нейлоновые чулки и туфли без каблуков, а сейчас на ней белая блузка, черная мини-юбка, кружевные колготки и сапожки. А говорит, что была в Праге у тети. Ведь там у нее никакой одежды нет, она всегда возвращалась в том же наряде.

— Ты в самом деле не ездила домой? — уточнила я.

— Нет. Сейчас поеду. Чтобы все успеть, придется взять такси. Вот невезуха, правда? А почему ты спрашиваешь?

Она заметно встревожилась.

— Не волнуйся, — ответила я и добавила: — Никакого блокнота я не видела.

— Значит, сама потеряла… Ну, — она взглянула на часы, — я побежала. Бореку лучше ничего не говори. А то он рассердится.

Однако я сделала по-своему, и вышло так, как она сказала.

— Что я, вор? — кричал Борек, сжимая кулаки, и я даже опасалась, что он меня ударит.

Тогда- то и завелся у меня червячок сомнения. Зачем Катаржина лгала? Отчего всю комнату перерыла в поисках этого таинственного блокнота, почему не стоило говорить об этом Бореку и по какой причине, когда я все же спросила его, он так рассвирепел? Вопросов набралось многовато, и ни на один из них я не могла найти ответа. Ни Борека, ни Катаржину спрашивать мне больше не хотелось, уж очень явной была связь между ее тревогой и его злостью. Я начала подозревать, что кто-то из них ведет со мной нечестную игру. А может, и оба, но скорее все-таки Катаржина. Я всегда поверяла ей свои тайны, как-то под настроение рассказала даже о Зденеке и трагикомедии с его фальшивой гибелью; ведь мы были подруги и жили вместе, так пусть знает обо мне все. Зато она никогда ничего о себе не рассказывала, точнее, ничего серьезного и доверительного, что могло бы нас сблизить. Мне известно только, что она ни с кем еще всерьез не дружила, хотя и был у нее приятель, но только приятель, студент Академии художеств. Два года назад он нарисовал ее портрет, но сейчас уехал за границу, вполне легально, как стипендиат, но они даже не переписываются. «Девчонка я более-менее ничего, так что потерплю, пока не закончу учебу, — высказывалась она по поводу замужества. — А там какой-нибудь бедолага всегда отыщется…»

Отыскался. И отыскался даже раньше, чем я ожидала.

На первые выходные в ноябре я уехала домой к тете. Обычно я бывала там каждые две недели: в пятницу вечером — туда, в понедельник утром — обратно. Скорый приходит в Прагу в начале девятого, занятия начинались в девять, так что я ехала в институт прямо с вокзала. На этот раз я сидела как на иголках, каждую минуту поглядывала на часы, но время тянулось страшно медленно. В воскресенье после обеда я сказала тете, что мне надо срочно уехать. Сослалась на пропущенный семинар и еще на какие-то дела, но тетя все прекрасно поняла.

— Опять, наверно, влюбилась, — вздохнула она, провожая меня на вокзал, а я смутилась и ответила:

— Может быть…'

Все мысли у меня были только о Бореке. Если все пойдет удачно, то уже в восемь вечера мы будем вместе.

Однако вместо удачи меня ожидали сплошные неприятности. Пригородный поезд, на который я сначала села, за четыре перегона ухитрился опоздать на двадцать минут, скорый ушел, и мне пришлось около трех часов ждать следующего, так что вместо половины восьмого я оказалась в Праге в одиннадцать. Как назло, и трамвай укатил прямо из-под носа, так что в общежитие я добралась только к полуночи. Вахтер как раз запирал вход.

К Бореку идти не было смысла. Я вскарабкалась на третий этаж, вынула ключ и хотела открыть дверь своей комнаты. Хотела, но не смогла. Ключ не лез, потому что изнутри торчал другой. Наверно, Катаржина заперлась и спит, подумала я и осторожно постучала. В ответ ни звука. Я постучала еще раз, уже погромче, а потом — громко, не сдерживаясь.

В комнате послышался шорох, заскрипела постель, взвизгнул пружинный матрас… Ну, слава Богу, наконец проснулась.

— Кати! — окликнула я. — Открой, Кати!

— Минутку, — донеслось из комнаты, — погоди немного, дорогая.

Но прошло добрых несколько минут, прежде чем щелкнул замок и дверь отворилась. Вернее, она только чуть приоткрылась, и из нее выскользнула Катаржина в шелковых китайских тапочках и белом халатике, наброшенном на ночную рубашку.