Властимил Шубрт - Конец королевы

Я сразу же вспомнил слова Катаржины: «Ты не знаешь Берта, он бы меня ликвидировал…» — и повторял их про себя, точно заклинание.

Убила ее Мирка, твердил я точно в лихорадке, Мирка, Мирка, Мирка… Перед тем как выйти в коридор, она была с Катаржиной одна. Я набросился на Гонзу, но все равно знал, что он не мог убить, только Мирка могла. А она стояла передо мной, загораживая выход, точно кошка, подстерегающая добычу, разъяренная и мстительная, и плела какие-то небылицы о шантаже, о деньгах и побеге через границу. Я не в силах был что-то ответить, чуть с ног не валился от усталости. Ночь, когда я боролся с собой, стараясь сохранить внешнее спокойствие, изнурила меня, до предела, но я обязан был доиграть свою роль до конца, потому что любил Катаржину. А можно ли рассказать теперь о ее блокноте, спрятанном у меня в рюкзаке? Но ведь Мирка и так что-то знает, а Гонза ее поддерживает. Если они станут читать Катаржинин «дневник любви», то совсем поверят Мирке. Все будет играть ей на руку, и мне никого не удастся убедить, что я не вымогатель и не убийца.

— Проклятая девка, ты мне дорого заплатишь! — выкрикнул Борек и побледнел как мертвец, потом умолк и с трудом проглотил слюну. Мне показалось, что он вот-вот задохнется.

Мирка не обиделась на эти слова, только мрачно усмехнулась. Все еще стоя в дверях, внешне спокойная, с высоко поднятой головой, она не спускала глаз с Борека и с каким-то удовлетворением следила за тем, как его охватывает бессильная ярость.

— Сволочная девка, — с ненавистью продолжал он, — обыкновенная проститутка, которая спит с мужиками за деньги…

— Прекрати, Борек, — вмешался я, изображая гнев, но мне было ясно, что он совсем недалек от истины, что Мирке, да и Катаржине, нечего было бы возразить, что обе они давно уже овладели той самой древней профессией в истории человечества, которая в нашей стране во второй половине шестидесятых годов двадцатого века получила точное и меткое название — тузексовка.

— С какой стати я должен прекратить? — отрезал Борек. — По-твоему, пусть она меня забрасывает грязью, называет вором, вымогателем и даже убийцей, а мне остается только любезно улыбаться и твердить: «Дорогая, вы ошибаетесь…» Сам прекрати пороть чепуху, Гонза.

— Ради Бога, перестаньте, — громким шепотом вмешалась Зузана. — Давайте лучше разойдемся по комнатам, как предложил Борек.

— Это самое умное, что мы можем сделать, — быстро поддержала ее Алена. — А то мы уже начинаем кусаться как собаки. Скоро и подеремся.

— Что драка! У нас уже случилось кое-что похуже, — напомнила ей Мирка. — Если у тебя такая слабая память, сходи в соседнюю комнату и погляди.

— Замолчи, замолчи, ну, пожалуйста!.. — истерически выкрикнула Алена, рухнула на табуретку и зажмурилась. — Я… Я больше не могу… Пошли отсюда… Павел, забери меня отсюда!

Павел растерянно стоял у стола напротив нее, и было заметно, что он ничего не соображает, не может связать концы с концами, словом, полностью выпал из игры, ему хватило сил только успокоительно пробормотать:

— Аленка, ну, ладно тебе…

Мирка отошла от дверей. Легонько пожав плечами, она горько улыбнулась и заговорила, и в голосе у нее звучали насмешка и жалость:

— Вы сами желали знать правду. А стоило мне рассказать вам одну только каплю, и вы уже затыкаете уши.

— Вот ты и проговорилась, — прервал ее Борек, который все еще не хотел сдаваться. — Значит, в твоих словах только капля, правды.

— А с тобой я вообще не хочу о ней разговаривать, — возразила Мирка. — Я точно знаю, что Катрин привезла много денег. И я догадываюсь, где она их держала. Она привезла такой маленький чемоданчик… Ну, там краска, кремы, помада… Все, что требуется женщине.

— Верно, — подтвердила Аленка, — привезла. Она мне вынула из него растворитель для лака. Этот чемоданчик у нее был на ночном столике.

— Можно проверить, есть ли он там и сейчас. Но зачем нам Катина косметика? — спросил Павел.

— Незачем, — отрезала Мирка, — совершенно незачем, можешь себе представить. Я говорю не про тот чемодан, где косметика. Видишь ли, парень, она везла с собою два. Странно, не правда ли? Я заметила его, когда мы на Штепана разбирали свои рюкзаки. Случайно. Она его вынула и сразу же сунула обратно. А потом он из рюкзака исчез. Она все оттуда вынула и положила в ящик. А второй чемоданчик, скорее даже несессер, кожаный, светло-коричневый, с «молнией», она спрятала под тюфяк. Я обнаружила его вчера утром, когда стелила простыню. Деньги были точно в нем, интересно только, есть ли он там и сейчас. Если вы такие храбрые и так страшно хотите знать правду, можете проверить. А меня оставьте в покое, меня уже тошнит от вас и ваших разговоров…

Она умолкла. На последних словах ее хрипловатый, но приятный голосок упал до едва разборчивого шепота. Потом она придвинулась ко мне, легонько взяла за локоть и чуть пожала. Она даже попыталась улыбнуться, печально и устало, но попытка так и осталась попыткой. Губы, которые должны были изобразить улыбку, только чуть приоткрылись, искривились и снова сжались. Потом она села на постель, на самый краешек, прямая, неприступная. Две-три секунды сидела так, точно окаменевшая, потом наклонилась вперед, оперлась локтями о колени, голову положила на ладони, плечи у нее задрожали, она потянула носом воздух, всхлипнула и тихо заплакала.

Пока она говорила, никто даже не шевельнулся, мы молча следили за нею, как за актрисой, произносящей захватывающий монолог, Павел хмурился, а Зузана с Аленой, словно сговорившись, сидели, приоткрыв рты, со страхом и удивлением в глазах. Но я следил в первую очередь за Бореком. Сначала его лицо не выражало ничего, кроме апатии, но по мере того, как Мирка ровно и монотонно произносила свою речь, безразличие сменилось любопытством, любопытство — тревогой, а тревога — какой-то неопределенной смесью боли, страха и смятения. Я понял, что Борек не понимает, о чем идет речь.

За обледеневшими окнами пронзительно выла и свистела нескончаемая метель. Она то стихала на мгновение, то вновь налетала с удвоенной силой, точно хотела сорвать избу с фундамента и разбить ее вдребезги о скалистые отроги высящейся неподалеку Козьей- горы.

Наконец заговорил я. И даже испугался своего голоса, так хрипло и сорванно он прозвучал.

— Давайте проверим. Павел, ты пойдешь со мной. И ты, Мирка, тоже. Пошарим под тюфяком.

— Никуда я не пойду, — проскулила Мирка, — не трогайте меня!..

— Тогда Борек, — сказал я.

Он закрутил головой и отказался:

— Зачем я вам. нужен? Хватит и вас двоих. '

— Нет, — уперся я, — ты тоже пойдешь с нами.

Борек уступил. Павел повернулся и отворил дверь в соседнюю комнату; у порога, однако, остановился и пропустил меня вперед.