Роберт Харрис - Призрак

Лэнг сидел с закрытыми глазами, держа бокал в расслабленной руке. Сняв куртку, галстук и туфли, он развалился в кресле, словно морская звезда, брошенная кем–то на сиденье. Поначалу я подумал, что он спал, но влажный блеск между веками выдал его. Глаза Лэнга были прищурены до щелочек. Он наблюдал за мной. Сделав вялый жест рукой, Адам указал мне на свободное кресло.

— Привет, парень. Присаживайтесь.

Он открыл глаза, зевнул и прижал ко рту тыльную сторону ладони.

— Извините.

— Здравствуйте, Адам.

Я сел, поставил сумку на колени и, пошарив в ней руками, вытащил блокнот, диктофон и запасной диск. Не этого ли хотел от меня Райкарт? Запись беседы. Нервозность делала меня неловким. Если бы Лэнг приподнял даже бровь, я убрал бы диктофон обратно. Но он не возражал. Экс–премьер слишком часто проходил через этот ритуал во время официальных визитов: какой–то репортер возникал перед ним на несколько минут и брал эксклюзивное интервью; предварительная и нервозная проверка диктофона; иллюзия неформальной беседы, пока Лэнг допивал напиток. Голос на записи демонстрировал степень его нервного истощения.

— Как идут дела? — спросил он.

— Идут. Мы продвигаемся вперед.

Позже мне было стыдно и смешно прослушивать запись на диске. От тревоги регистр моего голоса звучал так высоко, как будто я вдохнул в свои легкие гелий.

— Нашли что–нибудь интересное?

Я заметил в его глазах подозрительный блеск. Что это было? Презрение? Веселье? Я чувствовал, что он играет со мной.

— Да, кое–что нашел. Как прошла поездка в Вашингтон?

— Вашингтон был великолепен. Действительно, великолепен!

На записи в этот момент послышался шелестящий шум кожаной обивки. Он слегка выпрямился и приподнял голову, собираясь произнести последнюю речь перед тем, как театр закроется на ночь.

— Я везде получил поддержку — не только на Холме, как вы, конечно, видели, но и от вице–президента. И даже от государственного секретаря. Они собираются оказать мне любую помощь, какая только понадобится.

— В итоге вы можете поселиться в Америке?

— Да. Если ситуация пойдет по худшему сценарию, они предложат мне убежище. Возможно, я получу какой–нибудь официальный пост, если он не будет связан с зарубежными турне. Но вряд ли до этого дойдет. Наши американские коллеги собираются опровергнуть обвинения, выдвинутые Гаагским судом.

— Неужели?

Лэнг кивнул.

— Какие–то доказательства?

— Верно.

Я не имел понятия, о чем он говорил.

— Ваша штука работает? — спросил он.

На записи был слышен глухой щелчок. Это я поднял диктофон.

— Да, все нормально. Вы не возражаете?

Я с новым стуком положил устройство на место.

— Не возражаю, — ответил Лэнг. — Наоборот, я хотел убедиться, что вы записываете наш разговор. Мне кажется, что мы сможем использовать его в моей книге. Очень важная информация, которую я даю эксклюзивно для мемуаров. Она увеличит тиражи издания в несколько раз.

Чтобы подчеркнуть свои слова, он склонился вперед.

— Вашингтон готов дать клятвенные заверения, что ни одно официальное лицо Великобритании не участвовало в аресте той четверки пакистанских террористов.

— Не участвовало? Правда? Это правда?

Сейчас, прослушивая в записи свое поддакивание, я морщусь каждый раз, когда слышу лесть в моем голосе. Раболепный придворный. Заискивающий призрак.

— Да уж поверьте на слово! Сам директор ЦРУ даст показания в Гаагском суде и под присягой сообщит, что это была чисто американская операция под прикрытием. Если его показаний окажется мало, он предъявит кадровых офицеров, выполнявших данную миссию, и они подтвердят информацию перед объективами видеокамер.

Лэнг откинулся на спинку кресла и сделал глоток из бокала.

— Пусть Райкарт придумывает что–то новое. Как теперь он будет обвинять меня в военном преступлении?

— Но меморандум, подписанный вами…

— Он настоящий, — пожав плечами, согласился Лэнг. — Я не буду отрицать, что настаивал на использовании наших десантных сил. И британское правительство подтвердит, что наши военные спецгруппы находились в Пешаваре во время операции «Буря». Мы даже можем согласиться с тем, что наша разведка следила за теми людьми до их ареста. Но нет никаких доказательств, что английские спецслужбы работали на ЦРУ.

Лэнг улыбнулся мне.

— А они работали?

— Нет доказательств, что мы передавали данные разведки каким–либо агентам из Америки.

— Если даже мы передавали такие данные, то это могла быть обычная помощь или содействие….

— Нет доказательств, что мы передавали данные разведки для сотрудников ЦРУ.

Лэнг по–прежнему сохранял улыбку. Однако его брови напряженно изогнулись. Он напоминал мне тенора, который держал ноту в трудной части арии.

— Тогда как эти данные попали к ним?

— Не знаю. Но только не через официальные каналы. Уверяю вас. И уж точно не через меня.

В разговоре наступила пауза. Его улыбка угасла.

— И как вам такая новость? — спросил он.

— Звучит немного… — Я попытался найти какую–то дипломатическую форму неодобрения. — …путано.

— Говорите яснее, — потребовал он.

Мой ответ на записи действительно казался таким увертливым, таким потным от нервозной двусмысленности, что просто удивительно, как Лэнг не рассмеялся вслух.

— Вы сами признались, что хотели взять их с помощью ребят из САС. Конечно, по вполне понятным причинам… И хотя они не проводили арест сами, министерство обороны, как я понимаю, не может отрицать своего участия в данной операции… Пусть даже наши парни оставили машину за соседним углом. То есть, говоря начистоту, именно британская разведка дала ЦРУ ориентировку, где следовало искать тех людей. И когда их начали пытать, вы не осудили этого…

Я едва успел вставить последнюю фразу. Лэнг продолжил излагать свою «важную информацию». Его тон стал холодным как лед.

— Сид Кролл очень обрадовался этим заверениям ЦРУ. Он считает, что прокурор закроет дело.

— Ну, если Сид так говорит…

— Ладно, к черту все это , — внезапно сказал Лэнг.

Он ударил кулаком по краю стола. Звук на записи походил на взрыв снаряда. Телохранитель, дремавший на софе, резко вскинул голову вверх.

— Мне не жаль, что случилось с теми четырьмя террористами. Если бы мы полагались только на пакистанские власти, то вообще не получили бы их. Нам требовалось арестовать этих ублюдков, пока имелся шанс. И если бы мы проворонили их, они ушли бы в подполье. А значит, мы ничего не узнали бы о том, когда и где они собирались убивать наших сограждан.

— Вам действительно не жалко их?

— Нисколько.

— Даже после того, как один из них умер во время допроса?

— Ах, этот, — отмахнувшись, ответил Лэнг. — У него был сердечный приступ. Какая–то невыявленная проблема с сердцем. Он мог умереть в любое время. Он мог погибнуть, просто поднявшись однажды с постели.