Аркадий Карасик - Красуля

- Хабаровск, - торжественно сообщил он "нанимателю". - Двадцать восьмой рейс. Один билет - летит без сопровождающих.

И тогда Клименко решился открыться.

- Улетаете? - подошел он к женщине. - Зря. Нарушение подписки о невыезде заставит изменить меру пресечения.

- Ах, это ты? - не удивилась и не испугалась женщина. Будто заранее знала о появлении сыщика. - Хочешь посадить? Ради Бога, сажай. Только, на коленях буду просить, потерпи пару месяцев. Клянусь, сама прийду...

Неожиданно не только для Василий, но и для себя, Надежда Савельевна, волнуясь, спотыкаясь на каждом слове, будто к месту и ни к месту ставила точки с запятыми, поведала обо всем. Призналась во всех своих грехах вольных и невольных, рассказала историю любви к женатому человеку. Покаялась, прослезилась.

- К нему лечу...Знаю, счастья не будет, не видать мне ни семьи, ни общих наших детишек. Только погляжу ему в глаза, прижмусь в последний раз и - вернусь. Сажай, стреляй, делай, что хочешь...

В исповеди закоренелой преступницы, главаря мафиозной группировки, замаранной кровью и слезами, - такой надрыв, такой сгусток душевной боли, что не поверить - невозможно.

И Клименко поверил. Всячески понося глупую доверчивость, мещанскую наивность. Кому, спрашивается, верит? Женщине, из-за которой вот уже несколько лет не спит уголовный розыск. Совратительнице а потом и палачу Сереги Купцова...

Объявили посадку. Надежда Савельевна подняла чемодан и глянула в лицо сыщику. Куда ей направиться: в самолет или к милицейской "Волге", припаркованной за окном? За ширмой молчаливого вопроса прячется надежда.

Василий отвел глаза.

Знал - совершает служебное преступление, его обязательно покарают, но по другому поступить не смог. Почему-то был уверен - Красуля не возвратится. Ибо на Дальнем Востоке ее удержат два магнита: любимый мужчина и любимая дочь.

И все же отвернулся...