Леонид Словин - Время дождей

— При немцах, при чертовых швабах, сюда никого не пускали. А кто был в лагере, тот уже ничего не скажет. И косточек их не осталось. Одних прямо здесь поубивали, других за кирпичным заводом. Остальных там, — сторожиха махнула рукой.

Все молчали.

— …В Польше, в неметчине. А здесь в сорок четвертом все посожгли, поуничтожали. Бараки долго горели — весна стояла дождливая. Потухнут и опять горят…

— После войны вы в школе работали. Правда? — сказал Мол-нар.

— Потом с детьми сидела. Теперь в замке.

— В последний день вы ничего особенного не заметили?

— Был человек перед закрытием… Как вам сказать? Очень приглядывался…

— А точнее?

— У меня он мало был. Больше в шестом зале. У «Оплакивания» я его видела. От «Зосимы с Савватием» перешел к «Троице».

— Не знаете, откуда он?

— Человек шестьдесят тогда было. Из «Солнечного Закарпатья», еще из какого-то санатория. У «Дмитрия Солунского» не протолкнуться… Пожилой, в замшевой куртке. Под курткой свитер. Долго стоял. Вот и кассир-смотритель может подтвердить, — она показала на мужчину, входившего в зал.

— Буторин Петр Николаевич, — представился кассир-смотритель. Двумя пальцами он осторожно держал обгоревшую спичку.

Ненюков поздоровался.

— У меня к вам несколько вопросов. Когда в последний раз в замке ремонтировали крышу?

— При мне не ремонтировали, я здесь год.

— А электропроводку?

— Центральная котельная выходила из строя, это точно, — Буторин переступил длинными ногами.

— Может, на чердаке проводили другие работы?

— Приходили из пожарной охраны, но наверх не поднимались, — ответы звучали по меньшей мере наивно.

— Вы осматривали выставку перед закрытием?

— Мы это делаем втроем.

— Люк на чердак был закрыт? Хорошо помните?

— Теперь во всем начинаешь сомневаться, спросили бы вчера — поклялся б! А сегодня… — Глаза у Буторина были белесые, наполовину закрытые набухшими веками. Длинноногий, с полузакрытыми глазами, кассир-смотритель напоминал большую голенастую птицу.

— Вы входили в зал одним из последних. Видели мужчину? Он стоял перед «Зосимой и Савватием»?

— Кажется. Какое-то пятно на иконе — тень… В общем, не помню.

— Тень! Солнца не было! — буркнула сторожиха.

Кассир-смотритель осторожно повертел обгорелой спичкой, определенно не зная, куда ее деть.

— Вы эту спичку подняли? — догадался Ненюков. — Для нас?

— Внизу лежала, — Буторин замялся, — говорят, по спичке даже убийство раскрыть можно.

— Не по каждой. Эту выбросили сегодня.

Буторин покраснел.

— Тогда все.

— Все, да не все! Разрешите? — Молодой человек с круглым, как на старых псковских иконах, носом-картошкой подошел к Ненюкову, потом обменялся рукопожатием с остальными, включая женщин-понятых и Кремера. — Экскурсовод Володя Пашков. Можно просто Володя… У меня из стола часы украли! — Он захохотал, обернулся к Поздновой: — Как тебе нравится, Ассоль?

Позднова не ответила.

— Где лежали часы? — хитроватое лицо Молнара было по-прежнему бесстрастно.

— В столе, в комнате экскурсоводов.

— Вы всегда там оставляете? Стол запирается?

— Не запирался. Я оставил, когда порвался ремешок.

— Марка часов?

— «Сейко».

Если поиск похищенных шедевров, пользуясь спортивной терминологией, выглядел как «произвольная программа» для сотрудников уголовного розыска, то раскрытие краж часов было их «школой».

— «Сейко» на ремешке?

— Браслет я потерял раньше, — Пашков не смутился. — Со мной всегда что-нибудь происходит… — Разговаривая, он прижал одну руку к груди, вторая, расслабленная, висела в воздухе. — Позвонили по телефону, попросили Ассоль. Я пошел искать. Спрашиваю одного, другого…

— Вы запираете комнату, уходя?

— Запираем. То есть должны запирать. Прошел залы — Ассоль нигде не было, вернулся…

— Комната была открыта? Что вам бросилось в глаза? — Мол-нар прослеживал маршрут экскурсовода этап за этапом.

— Вы правы! — Расслабленная рука Пашкова метнулась к лицу, растопыренные пальцы второй, казалось, сейчас вопьются в пальто на груди. — В комнате сидел посторонний!

— Не ошибаетесь?

— За кого вы меня принимаете? Это один из них?

Молнар не ответил.

— Как я не догадался? Он видел! Я снял часы, ремешок бросил в урну…

— Как он выглядит?

— Старше пятидесяти, плотный. В замшевой куртке, она у него не сходится на животе… С портфелем. Я найду его!

— Вы раньше встречались?

— Позвольте! Я видел этого типа в Москве, в кафе «Аврора»! — Пашков обернулся к Поздновой. — Ты должна его знать, Ассоль! Вы сидели за одним столом!

«Еще бы!» — по описанию Кремер сразу узнал Терновского.

— Я ужинаю там почти ежедневно последние шесть-семь лет, когда бываю дома, — с неудовольствием отозвалась Позднова.

Пока Молнар уточнял приметы, Ненюков и женщины-понятые прошли в комнату экскурсоводов.

Несмотря на преподанный урок, двери снова оказались открытыми. На стеллаже, за аккуратной стопой справочников, Ненюков нашел пыльный галстук-регата — примету холостой бивачной жизни, сломанную сетку от электробритвы «Эра». В горшочках с цветами виднелись следы пепла.

Ремешка от часов в урне не оказалось, Ненюков убедился в этом, вывернув содержимое на газету.

С наплывом посетителей администрация гостиницы открыла бар, бездействовавший с осени. Рядом с кофеваркой появились сигареты «Визант», сухое «Береговское», бутерброды.

Потягивая кофе, инспектор по особо важным делам молча посматривал на людей за столиками: их первое любопытство было удовлетворено, и они не обращали на него внимания. Говорили о преступлениях и, судя по всему, давно, поскольку тема клайчевской выставки к его приходу оказалась исчерпанной:

— …В прошлом веке Матеи выкрал не меньше полусотни древних рукописей!

— А возьмите Терезу Эмбер или игуменью Митрофанию!

Тема классических мошенниц показалась Ненюкову надуманной, почти неправдоподобной. Он поискал в карманах, нашел записку, переданную одним из клайчевских инспекторов:

«Мацура, на имя которого поступила телеграмма «Ребенок здоров», в гостинице «Холм» не проживал, в других гостиницах не значится».

Порвал ее, снова сунул в карман и понял, что ищет сигарету. В уголовном розыске всегда кто-нибудь да бросал курить или собирался бросать. Ненюков не курил больше двух месяцев, точнее — шестьдесят три дня, и все это время мечтал о тугой, с фильтром древесного цвета сухой сигарете.

«Если так пойдет — в конце пути я смогу точно сказать, сколько суток мне удалось продержаться…» — Он вздохнул.

От стойки, неся чашечки с кофе, подошли понятые — Кремер и обе женщины. Он подвинулся, давая место:

— Милиция помешала вам отдыхать…