Астра - Крепитесь, други!

Излишне упоминать, что она вычистила до блеска странную «студио», но главное, она далеко упрятала свою стервозность, была проста, мила и заботлива. Она даже побаловала Тома борщом и голубцами в сметане. Тот был счастлив. В один из дней он привез ее к родителям. Она вошла в прекрасный двухэтажный дом с верандами и мансардой, полный красивых вещей, с низкими цветочными вазами на ступеньках, с винным погребком. Ей показали хозяйство с «европейской технологией». Намеками, не раскрываясь, она дала понять, что знает в этом толк и владеет таким же.

Тома со страхом ожидал окончания ее путевки.

— Мы поженимся в России, — мечтал он. — В начале августа я приеду в Новгород на Славянскую конференцию и увезу тебя в белой фате.

Она вздыхала от счастья. Если бы знал доверчивый Тома, какие исследования его личности, вкусов и привычек, склонностей и привязанностей, даже границы, до которой он уступает, предприняла она за это короткое время среди утех и поцелуев! — он был бы поражен их точностью. Третий мужчина не должен был сорваться. Обжегшись пару раз, Шурочка твердой рукой вела дело к венцу, не давая страсти ослепить себя.

В конце июля Алекс и Валентина появились на Селигере. Валдайское лето уже успело пропечь зеленый край ярким зноем, при котором на лесных опушках и вокруг полей закраснелась земляника, и от которого до самых глубинных придонных ключей прогрелись цепочки озер, и посечь грибным частым дождичком, при солнце и радугах, и даже возмутить спокойствие боковыми вихрями московского смерча, от которого полегло и благополучно поднялось нежно-зеленое поле льна, то самое, похожее на море полосами чуть разнящихся, светлых и темных, оттенков; в нем скоро добавился новый цвет, россыпь мелких голубеньких пятилистников в частых-частых рядках. Вершина лета отошла, припустили холодные дожди, еще не осенние, но упорные, затяжные. Приехав в ненастье, москвичи два первых дня гуляли под зонтами, жили без часовых стрелок в сумрачных длиннотах дня и просто отсыпались под объемный шорох дождевых капель по мокрой листве. Сверху лило, как из ведра, над озером висели низкие тучи, прекрасные виды затянуло туманом, и лишь хвойный бор на длинном мысу белёсо проглядывал с того берега сквозь надоевшую дождливую пелену. Шум всегда смирного озера казался неправдоподобно грозен, а волны его, косматые, желтые от песка, обрушивали на глыбовые завалы пирса ту же непонятную для скромного водоема сердитую пенистую ярость.

«Глубина поднялась», — говорили местные.

Наконец, просветлело. Открылись лесистые увалы, над ними далеко и ровно повисли пухлые облака. Льняное поле постояло-постояло под солнцем и отцвело. Деревенские готовились дергать лен и класть в валки, чтобы холодные августовские росы пали на них и превратили в волокнистое северное золото.

Но пока ночи стояли теплые. На западе раскаленно алел долгий закат, чуткое молчание дрожало над водой. Рассвет входил, как нечаянная радость. В блеске утра и ясного бледного неба над верхушками сосен, снизу доверху поросших сероватым мхом, весело проглядывали теплые солнечные лучи.

Они поселились в том же затерянном в лесах пансионате, что и в прошлом году, в двухэтажном коттедже. Алекс еще прихрамывал. В тот ураган он успел сгруппироваться при ударе и перевороте, но лодыжку все же растянул. После ураганной карусели вниз головой семь человек, словно раки, выползали на четвереньках из окон и дверей перевернутой машины, из-под добротной джиповой комплектации в виде сидений, ковриков, канистр и всего прочего, которая завалила их с головой. Будто на стендовых испытаниях в условиях опрокидывания, на славу сработали пристяжные ремни и защитные шлемы. Они избежали, можно сказать, двух смертей сразу, и все же первое, что сделал почти каждый, выбравшийся из машины — ощупал лицо. Не порезано ли? В целом на круг оказались: один закрытый перелом предплечья, одно подозрение на трещину в позвоночнике, один вывих лодыжки и левой кисти, и бесчисленные ушибы спин, коленей и локтей. Сейчас Алекс терпеливо разрабатывал поврежденную стопу, заставлял себя играть в теннис, бегал по утрам, плавал на мыс и обратно.

Охраны на этажах, тех прошлогодних молчаливых стражей в камуфляже, почему-то не было, не попискивала круглосуточная связь, да и машин-иномарок не было видно. Лишь один-единственный раз появился Грач, с чем-то поздравил Алекса, и тоже уехал.

В остальном все было без изменений.

… Менялся сам Алекс. Здесь, на Селигере встретил он тридцать третий год своего рождения.

На некоторых людей возраст падает как приговор. Что ни говори, а лучшая половина жизни прожита. Что успел понять, насколько состоялся?

Алекс полюбил уединенные прогулки, поплавок в голубой ленивой воде. Раньше у него на это времени не было. В тихие часы утренней зорьки, когда сон еще объемлет оба берега, а по воде неслышно расходятся круги от играющей рыбы, далеко и неподвижно стояла на середине озера его низкая остроносая лодка с пеньком человеческой фигуры, едва заметная в легких туманах, влекущихся после растаявшей ночи. Рыбацкое счастье не баловало Алекса, ни разу не проявила интереса к его возвращению умная местная кошка.

— О чем ты думаешь, Алекс? — спрашивала Валентина по его возвращении.

— О себе, — не сразу отвечал он, покуривая сигару в кресле-качалке на светлой веранде второго этажа. — Посидишь в тишине на зорьке и, того и гляди, поменяешь мировоззрение…

Алекс уже поменял его. Он исподволь готовил Валентину.

Он уже не был президентом Компании. Это было громкое событие! Уход его встретил полное непонимание американских партнеров и совместного руководства, и он тоскливо готовился к неизбежным тупым вопросам.

— Вас пригласила другая Компания, мистер Мотовилов? Скажите ваши условия, и мы изыщем средства, втрое превышающие те, что предлагают наши конкуренты. Если, конечно, это не «Microsoft» Билла Гейтса.

— Нет, нет, — с вежливой улыбкой отвечал подтянутый, элегантный мистер Мотовилов, своим светлым умом так славно воплощавший Президента Компании. — Я вообще оставляю бизнес.

— О, так вы идете на государственную службу? Это другое дело! Очень уважаемо, очень престижно! В Америке многие поступают подобным образом. Это путь в сенаторы и даже… в президенты! Очень, очень осмотрительно, господин Мотовилов!

И только родные «лицейские» ребята, взрослые мужи, умудренные крутой, стремительной деловой жизнью, дорогие мальчишки, ближе и доверительнее которых не было у него в целом свете, молча обнялись с ним в кружок, голова к голове. Вечером в родном его доме, у матери, скромной учительницы немецкого языка, был вечер «Великого решения».

Пили и, конечно, пели Серегу Есенина.