Юрий Кургузов - Возвращение Скорпиона

— Вообще-то чаще другим, но… Но ведь когда-нибудь он вполне может сделать это и самому себе. Верно? Правильно?

Возражать я и не собирался.

— Правильно. Верно. Господи, ужас-то какой!..

Он же продолжал:

— И вот представьте-ка на миг, что где-то неподалеку от нас, мирно сидящих и беседующих, шляется какой-то дегенерат с пистолетом в руке…

— С пистолетом?!

— Ага, — подтвердил подполковник. — Он отобрал его у других дегенератов, которых разделал предварительно как бог черепаху.

— Кошмар! — ужаснулся я. — И как же этот мерзавец (а за "дегенерата" ответишь) выглядит? Его видели? Запомнили?

Мошкин кивнул:

— И видели, и запомнили. Официально к нам, правда, никто не обращался, но имеются же и неофициальные каналы.

Подполковник эффектно стрельнул сигаретным окурком, и тот, на мгновенье прочертив в темном воздухе оранжевую дугу, растворился в кустах.

— Так вот. Этот негодяй приблизительно… вашего возраста… вашего роста и… вашего веса.

Аккуратно, чтобы не свалить пакет, я водрузил ногу на ногу.

— Его измеряли и взвешивали те, кому он ломал кости?

Мошкин улыбнулся столь ослепительно, что в черноте ночи сверкнули его передние зубы.

— Прекрасная шутка!

— Да это, в общем-то, и не шутка, — пожал плечами я.

— М-да-а… — Он уже не улыбался. — Короче, этот ваш двойник покалечил в "Голубом поплавке" семерых, каждый из которых может сам покалечить любого. Теперь вам всё ясно?

— Теперь всё, — кивнул я. — За исключением сущей безделицы. Я понятия не имею, что такое "Голубой поплавок". Местный "Метрополь"?

Мошкин почесал переносицу.

— Ну хорошо, а что скажете в ответ на следующее? У меня есть веские основания предполагать, что кому-то здесь понадобилась ваша шкура.

— Правда? Но я же еще линяю!

— Ну-ну, — важно произнес Мошкин. — Не переживайте и не беспокойтесь. Если какая-нибудь сволочь и впрямь решит поохотиться на вас, мы обязательно придем на помощь.

Я уточнил:

— Мы — это кто?

— Не любимая вами милиция, кто же еще.

Я укоризненно покачал головой:

— Боюсь, вы путаете два абсолютно различных понятия, господин подполковник. Милиционеры — это люди, которые защищают мирных граждан от преступников и прочей швали. А менты — нелюди, присосавшиеся, извините за каламбур, к органам, чтобы издеваться над гражданами и набивать свой карман. Они — те же преступники, только на свободе и в погонах, а потому поле их деятельности гораздо шире. Комментариев не требуется?

Мошкин пожал плечами:

— Да нет, Америку вы не открыли. Но какова цель вашего приезда? Та же, что и год назад?

А вот это прозвучало уже настолько прозрачно, что я не выдержал и нагло сказал:

— Бросьте, любезный, нести чушь. Вы, кажется, тонкий ценитель и знаток поэзии? Особенно произведений, в которых встречается слово "чёрный". Может, почитаем стихи? Высоцкого я уже цитировал десять минут назад, а как вам Ходасевич? Помните его "Поразить морскую гидру может ч ё р н ы й арбалет", а? Или же вот еще…

Однако "еще" я не успел.

Подполковник Мошкин резко встал и показал на темнеющий на траве бушлат:

— Разрешите полюбопытствовать, что в вашем пакете?

Но я тоже резко встал.

— Не разрешу. Или у вас имеется ордер на обыск?

Мошкин молчал, и по тембру этого молчания я понял, что, во-первых, ордера у него нет, а во-вторых, что, похоже, прежней душевной близости в наших беседах не будет больше уже никогда. Как говорится, что-то главное пропало. И — внезапно:

— Вы понимаете, против кого идете?

Мое дыхание было относительно ровным.

— Я не понимаю, понимаете ли, на что идете, вы?

Он сунул руку в карман, и я моментально сдавил его запястье, но кроме зажигалки и сигарет в кармане не оказалось ничего. И в остальных тоже.

— Пардон, — скривился я.

Он мрачно усмехнулся:

— Ладно, спишем на нервы… — И вдруг: — В доме есть кто-то еще. Я хочу увидеть этого человека.

— Невозможно, — покачал головой я.

— И почему же, позвольте узнать?

Я как упырь цыкнул зубом.

— Узнать позволю. Потому, что это женщина.

Он кивнул:

— И женщина эта, конечно же, не Маргарита Владимировна. — То вовсе не был вопрос.

— Ага. Конечно же, не Маргарита Владимировна, — сухо подтвердил я, и, не произнеся больше ни слова, замначальника городского УВД прямо через кусты зашагал к забору.

А я вернулся в дом.

Лариса сидела в той же самой полугорестной-полуотрешенной позе, в которой я ее час назад оставил, только в придачу курила. Мою сигарету.

Я подошел к торшеру и включил свет.

— Будем надеяться, что больше этой ночью ничего не случится.

Она поёжилась.

— А… что-то уже случилось?

— Ч т о — т о случается всегда, — веско, но маловразумительно пояснил я. — Даже когда вроде бы и не случается ничего. Вставай.

Лариса удивилась:

— Зачем?

— А ты собралась куковать в этом кресле до зари?

Встала.

Я бросил пакет на столик, вытащил из него Маргаритин магнитофон, фонарик и пистолет. Пистолет сунул в карман.

— Идем.

— Куда?! — не поняла она.

— К тебе.

Ее черные глаза округлились:

— Ко мне?!

— Да, а что?

— Но ты ведь говорил, что это опасно.

Я приобнял ее за мягкие плечи.

— Без меня опасно, а со мной… Со мной, возможно, еще опаснее, но все-таки ты будешь не одна.

Она помолчала.

— А как твои моральные принципы?

Я сурово вздохнул:

— Эволюционируют в направлении аморальной беспринципности. Подожди здесь, пожалуйста, еще пять минут.

Выкинув из кабины и багажника все лишнее (собачий корм, например), я вывел машину со двора. Закрыл ворота и, вернувшись на крыльцо, позвал Ларису. Она вышла из дома, я запер дверь, и мы направились к машине. Сели. Я посмотрел на часы.

— Ого! Половина четвертого! Слышишь?

— Слышу.

Я оглянулся — Лариса устроилась на заднем сиденье (Джонову попону я убрал), и в полумраке было видно ее очень красивое, но очень напряженное и очень хмурое лицо. Положил руку ей на колено:

— Всё еще сердишься?

Она не ответила.

Ну, не ответила — и не ответила. Я включил зажигание и тронулся с места. Молча выехал из поселка, молча въехал в будто вымерший город. А вот после этого схитрил.

— Послушай, Снегурочка, оттай, пожалуйста, а? Я плохо помню, как до тебя добираться, показывай дорогу. Сейчас куда?

Фыркнула, но все-таки заговорила.

— Сворачивай налево.

— Повинуюсь, о пери!

И свернул налево.

Поставив машину возле подъезда, я включил свою эксклюзивную сигнализацию. Нет, настоящий умелец-то, конечно, смекнет, что там и как, однако же я рассчитывал, что умельцев подобного калибра в этих краях не густо. К тому же в машине не было теперь ничего ценного, кроме, пожалуй, гранаты. А еще я уповал на то, что окна Ларисы располагались прямо над нею: если высунуться подальше и постараться от души, можно даже доплюнуть. (Кстати, в детстве я прекрасно плевался и во всех уличных состязаниях на дальность и точность ниже второго места, как правило, не опускался. За это друзья-приятели окрестили меня Верблюдом, и кличка эта продержалась довольно долго — приблизительно до окончания периода полового созревания, когда, по устному джентльменскому соглашению, ввиду участившихся контактов с юными представительницами противоположного пола, мы постепенно перестали пользоваться своими детскими, но в основном не слишком благозвучными прозвищами. Правда, еще и по сей день, при встрече с человеком, которого не видел лет двадцать — двадцать пять, я иной раз слышу: "Привет, Верблюд!" На что вежливо отвечаю: "Здорово, Козёл!" И оба тут же вспоминаем наши настоящие имена.)