Александра Маринина - Личные мотивы

Потом приехал Настин бывший начальник Гордеев, за ним подтянулись Коля Селуянов и Юра Коротков с женами. Сели за длинный стол, уставленный закусками и деликатесами, но, поскольку все почему-то оказались ужасно голодными, собственно застолье продлилось недолго. Гордеев, как самый старший из гостей, произнес тост, и все набросились на еду, а уже минут через сорок оказалось, что желудки набиты и хочется подвигаться и пообщаться. Настя попыталась все-таки добраться до Даши, но ее перехватил Коля Селуянов.

— Настюха, тебе знаешь от кого привет? От Хана.

— От Алекперова? — удивилась она. — Неужели он меня еще помнит?

— Ну, ты же его не забыла, — усмехнулся Николай. — Почему он должен тебя не помнить?

— А где ты его встретил? В министерстве?

— Ну да, щас! — хмыкнул он. — Хан сам ко мне явился, его одно наше дело интересовало. Да дело-то — тьфу! Слова доброго не стоит. Ладно бы еще что-то интересное, загадочное, или труп какой-нибудь сиятельный, или еще что. А то — обыкновенный гастарбайтер, работяга из Твери, который в Москве квартиры ремонтировал. Небось напился, подрался, словом, ничего выдающегося. Это у вас все интересненькое, а у нас одна скука.

— Но зачем-то же Хан им интересовался, — заметила Настя. — Алекперов много лет специализируется на организованных группировках, значит, с этим твоим гастарбайтером не так все просто и скучно.

— Умная, да? — Селуянов укоризненно покачал головой. — А я, стало быть, тупой и сам не догадался. Да мои ребята всю подноготную этого тверского парня проверили, по месту жительства всех перетрясли, и сожительницу его, и соседей, и бывших коллег по работе, и друзей-приятелей. И ничего не нарыли. А организованными группировками там вообще не пахнет.

— Ну ладно, извини, не обижайся, — сказала Настя. — Спасибо за приятное известие: когда о тебе помнят профессионалы такого класса, как Хан, это всегда радует.

Она хотела кое о чем спросить Николая, но ее потянул за руку Миша Доценко:

— Каменская, пошли Стасова зацепим.

— Зачем?

— Поговорить надо.

— Тебе рабочего времени мало? — нахмурилась она.

— Так вас фиг одновременно в офисе застанешь, ты все в разъездах каких-то, шеф в кабинете вопросы решает, а мне надо посоветоваться.

— Ну пошли, — со вздохом согласилась Настя.

Они не без труда вырвали Стасова из общества Сани-младшего и Гриши, которые исступленно требовали, чтобы Владислав Николаевич немедленно и прямо здесь же показал им «приемчики», при помощи которых мальчики будут с успехом отбиваться от хулиганов.

— Влад, я расскажу, а Каменская пусть послушает, — заявил Миша.

— Ну, Каменская пусть и слушает, а я при чем? — попытался отмахнуться Стасов. — Мне-то зачем слушать?

— Как ты есть мой начальник, ты должен принять отчет. Вот и прими заодно, чтобы мне два раза не рассказывать. Это насчет заказа Евтеевой.

О том, что Валентина Евтеева заказала поиски своего любовника, Настя уже знала, но подробности ей были неизвестны. В общем-то, это было не очень интересно, поскольку к тайне убийства доктора Евтеева отношения не имело, но ведь Мишка просит послушать… Неудобно отказывать.

Однако рассказ Доценко о его визите к учительнице арабского языка показался Насте любопытным. Особенно ее удивила история о книге, которую хотел бы написать химик Гашин. Откуда у успешного, знаменитого ученого такие мысли, которые больше присущи неудачникам, пытающимся найти внешние причины, объясняющие бесплодность их попыток добиться успеха? Было бы понятно, если бы такую книгу задумал человек несостоявшийся, не нашедший своего пути, ничего не добившийся, а тут…

— Вот смотрите, что получается в сухом остатке, — говорил между тем Доценко. — Человек крайне скрытный — это раз. Человек, живо интересующийся личностью собеседника, — это два. Причем интересующийся по одной и той же схеме, он даже вопросы задавал одинаковые и Валентине, и Ольге, — это три. Человек, подверженный мыслям о несостоятельности и причинах неудач, — это четыре. А теперь надо из этих четырех составляющих слепить крепкий психологический портрет.

— Ты забыл еще одну деталь. Он прекращает отношения со своими женщинами без всяких объяснений, так, что они даже не понимают, их бросили или что, — напомнила Настя.

— Спасибо, подсказала. Значит, из пяти составляющих. Лично у меня пока не получилось. И я обращаюсь к вам как к более опытным…

— И более старым, — снова подсказала Настя, дергая Доценко за прядь волос.

— …товарищам, — упорно продолжал Михаил. — Я обращаюсь к вам за консультацией. И не смей меня сбивать, — добавил он, схватив из вазы с фруктами мандарин и засовывая его в вырез Настиного платья.

Настя с хохотом достала мандарин и принялась чистить его. Разделив очищенный плод на три равные части, она сунула дольки в рот Стасову, Доценко и себе.

— Мишка, сюда еще надо прибавить, что твой Гашин — успешный ученый, много чего добившийся в жизни, — проговорила она с набитым ртом. — Это шестой элемент к твоему портрету.

— Но ты обещаешь подумать? — с надеждой спросил Михаил.

— Подумать обещаю. Но результат не гарантирую. Из меня психолог — как из тебя гуттаперчевый мальчик.

— Зато ты анализировать умеешь. Влад, а ты что скажешь?

— Ничего, — помотал головой Стасов. — Фигня какая-то получается. Этот ученый, видно, творческая личность, а с творческими личностями никогда ничего не понятно, это я как бывший начальник службы безопасности киноконцерна утверждаю с полной ответственностью. Настя, помнишь дело, на котором мы с тобой познакомились?

— Помню, — кивнула она. — Убийство актрисы. Я тогда все удивлялась, какой же у вас там гадючник.

— Вот именно, — поддакнул Владислав. — А не выпить ли нам, друзья мои?

Настя перехватила его руку, потянувшуюся к бокалу.

— Погоди, Владик. Раз уж у нас зашел разговор о психологических портретах, я тоже поделюсь своими сомнениями, может, вы коллективно что-нибудь подскажете. Вот смотрите: есть доктор Евтеев, который за три года до смерти заболевает, перестает работать, два года лежит дома, потом его убивают. Корыстный мотив не выявлен ни в каком виде. Если предположить, что это месть, то надо иметь в виду, что в течение последних трех лет он никому ничего сделать не мог. То есть повод для мести, если он вообще был, сформировался не меньше чем за три года до убийства. А вероятнее всего, временной интервал еще больше, я даже подозреваю, что лет двадцать пять. Нарисуйте мне портрет человека, способного на отставленную месть.

— На это способен не каждый, — тут же отозвался Доценко. — Очень многие могут сразу, по горячим следам, бежать восстанавливать справедливость, но через несколько лет, когда страсти улеглись, на это пойдет мало кто.