Андраш Беркеши - Современный венгерский детектив

«Да нет же! Бывают случаи, когда я не могу идти против правления».

«А что ты ответишь этой женщине?»

«Скажу, что не можем ее принять».

«Потому, что она гулящая?»

«Да! Хотя нам рабочие руки очень нужны». «Не слушай этих извергов. Эту женщину надо принять». Так сказала моя жена, моя Юлишка! Кто мог бы подумать? Она приняла сторону «дурной» женщины!

Анна Тёре не стала дожидаться письменного извещения и пришла за ответом ко мне сама. Ведь решалась ее судьба, и она хотела услышать, как. Анна пришла к нам домой во время обеда. Да-да, прямо на кухню. Деликатно постучала у двери и вошла. Когда я взглянул на нее, меня так поразила ее красота, что в замешательстве я с полным ртом промямлил:

«Садитесь, пожалуйста».

Юлишка придвинула к ней блюдо с домашним печеньем. «Спасибо,— сказала она.— Я так волновалась. Ведь уже больше недели, как я подала заявление, но никто мне ничего не говорит».

«Вот и я не знаю, что вам ответить», — сказал я. «Моя мать спрашивала у соседей, но те молчат». «Да-да, я теперь должен вам сказать… К сожалению, квартиру мы предоставить вам не можем, и поэтому, значит…»

Услышав о квартире, она с облегчением переспросила: «Квартиру? Для меня квартиру?»

Но я не слушал, что она говорит, а мямлил свое: «А потому, значит, я предложил бы вам другое… Попробуйте устроиться в государственное хозяйство, там все решает директор. Там единоначалие, не как у нас. Вы поняли меня?»

Она подняла на меня глаза, полные слез. Видно, я очень ее обидел, она поняла все. Слезы блестели в ее глазах, каким-то чудом не скатываясь по щекам. На голове у нее был повязан платочек, но не по-крестьянски, до бровей, а так, что были видны ее волнистые волосы. В ее глазах не было ни тени кокетства, но она и не опускала их долу. Все это привело меня в такое смущение, что я стал разглядывать скатерть на столе.

«В госхоз? Нет, туда я не вернусь ни за что на свете. Уж лучше в могилу».

Это было сказано так решительно и серьезно, что я даже перепугался.

«В могилу? — Я неуверенно рассмеялся.— Ах, верно! Ведь вы уже работали в госхозе. И что же? Вышло какое-нибудь недоразумение?»

«Вы называете это недоразумением? Однажды ночью

меня вызвали в контору. За мной пришел ночной сторож, официальное лицо. Говорит, собирайся, срочное дело!… А потом! — Она заплакала навзрыд.— Боже мой!»

«Прошу прощения,— пробормотал я и, не зная, что сказать, в растерянности спросил: — Вы и в будни носите шелковые платки?»

Она очень удивилась:

«Шелковые платки? Да, конечно. Потому что я… Если я прилично одета… В моем положении это помогает. Шляпу я не могу носить, засмеют. Да они и не в моде теперь. А с открытой головой как-то неудобно, особенно если надо идти по делу».

Мы довольно далеко отклонились от существа вопроса, по которому она пришла. Тут я заметил, что Юлишка неподвижно, словно статуя, стоит в дверях и молча слушает наш разговор. Эта каменная неподвижность сказала мне все — ведь Анна Тёре, несмотря ни на что, не более чем…

«Извините,— сказал я и протянул руку,— я очень сожалею, но ничего не могу сделать… Квартиры у нас нет».

Теперь я уж и сам не знал, куда клоню и как буду выпутываться из положения. Но она знала, чувствовала!

«О, пусть это вас не тревожит. Мы приехали только втроем. И после школы дети будут помогать мне на работе как смогут. Мы так и договорились. А жить мы будем у моей матушки.— Она даже хлопнула в ладоши.— Видите, квартиры нам не надо!»

Я хотел выиграть время, а кроме того, как-то протянуть ее пребывание у нас. Присутствие Юлишки, ее угрюмое молчание и немое осуждение — о чем, мол, мой муженек может так долго рассуждать с такой, как эта…— меня не смущало, даже напротив. Поведение жены лишь подмывало меня сделать ей наперекор.

«А где же ваш третий ребенок? Я знаю, у вас трое».

Анна внезапно как-то сникла:

«О, Эммушка уже взрослая девушка! — И, приглушив голос до шепота, добавила как бы по секрету.— Я не хочу привозить ее сюда».

«Что же, такое решение можно только приветствовать».

Гостья замолчала. Вероятно, она не поняла меня. Или ждала, что я буду расспрашивать дальше. Не дождавшись, она погрустнела и, видимо, угадала мою мысль.

«Да, мне не хотелось бы, чтобы она разделила мою судьбу. Этого нельзя допустить! Я очень боюсь за нее,

она такая красивая. Когда она родилась, я собиралась отдать ее в детский дом. А теперь мне даже больно бывает оттого, что я люблю Эммушку больше других своих детей. Я знаю, это грех, но не боюсь в этом признаться».

«Если так, то почему вы не держите ее при себе?»

Она встрепенулась:

«Нет, нет! Нельзя ни в коем случае! Да и невозможно. Ведь она учится в институте на агронома. Через два года получит диплом. То есть, если считать по месяцам, даже скорее, через полтора».

Гудулич развел руками. Затем опустил их на колени и вздохнул. Этот вздох прозвучал как признание чего-то очень желанного, но, увы, невозможного.

— Вот и все. С тех пор эта девушка так в селе и не появлялась.

Гудулич постарался перехватить взгляд Кёвеша, ибо эти слова адресовались ему, а не старшему лейтенанту Буриану.

— Я рассказал достаточно?

Оба офицера кивнули, но затем Буриан все же заметил:

— Достаточно, но не совсем ясно, чтобы понять причину самоубийства Анны.

— Откровенно говоря,— Кёвеш взглядом одобрил высказывание подчиненного,— из-за всего того, что ты рассказал, никому не следовало бы умирать. Я не очень понимаю, что ты имеешь в виду. Ну, хорошо, оставим это.— И Кёвеш жестом пояснил, что не намерен без конца пережевывать одно и то же.

— Позвольте еще один вопрос, товарищ майор,— опять заговорил Буриан.— Почему вы, Геза Гудулич, не женились на Анне Тёре?

— Ну и вопрос! Однако попробуй на него ответить, Геза.

— Что отвечать-то? Я женат.

— И тебе даже в голоеу не приходила такая мысль?

— Гм. Приходила.

— Что, мол, неплохо бы было…

— Да, совсем было бы неплохо…

— И что же?

— Тогда надо было бы уезжать из села. Кроме того…

— Кроме того?

— Кроме того, я люблю свою Юлишку. Только по-другому. А потом, задумался я, как долго это продолжалось бы? Ведь она все же такая…

— Такая?…

— Да, как я ни вертелся вокруг этой мысли, к другому не пришел.

— Значит, очень такая?

— В общем-то, не очень. Когда бываешь с нею с глазу на глаз, даже забываешь об этом. Но если взять ее в жены, все бы сказали…

— А сколько таких случаев могут назвать эти «все»? Ну, сколько?

Гудулич уставился в пол. Ясно было, что ему никогда в голову не приходило заниматься подобным подсчетом.

— Гм. Трое ребят, это раз. Потом эта ночь в госхозе, после которой она готова была бежать, куда глаза глядят, а потом забрала троих детей и уехала. Это все.

— И за сколько лет?