Яна Розова - Темная полоса

На следующий день мы с Дольче снова поехали в Храмогорку. Нам надо было забрать Лешу. Дольче принял решение обезопасить Сониного сына. Для этого мы прямо сегодня, непредсказуемо для противника, отправим Лешу в Германию. С ним поедет Сонин папа, Алексей Михайлович. Загранпаспорт для Леши у нас был, а Алексею Михайловичу придется подождать документы в Москве, после того как он посадит внука на самолет до Дюссельдорфа. Там Алексея встретят друзья Якова и отвезут в эту свою противонаркотическую общину.

Для Алексея Михайловича Дольче уже заказал номер в гостинице. Да, мой друг всегда старался помочь по максимуму.

Мы выехали из города только в два часа дня – никак не могли собрать все бумажки для того, чтобы нам отдали Алексея. У нас был целый пакет документов: копия свидетельства о смерти Сони, наши паспорта, паспорт Леши и заявление на имя главного врача больницы с просьбой выписать Алексея Пламеннова, подписанное Алексеем Михайловичем.

Мы ехали с тоской в душе, хоть и знали, что все идет по плану, лучшим образом в сложившейся ситуации. Да, мы поспешили увезти Алексея, но только на всякий случай, а вовсе не потому, что ждали от Дмитриева каких-нибудь новых выходок. Теперь ему нет смысла сажать в тюрьму или убивать Сониного сына. После ее смерти никто не будет платить пятнадцать миллионов за сокрытие уголовного дела об убийстве Вадима Забелина от правосудия.

По нашему мнению, Дмитриев теперь должен оставить нас в покое. Ему нужна была Соня или ее деньги. И только по той причине, что он, видимо случайно, нашел какие-то зацепки для шантажа нашей бедной подруги. Думаю, что если бы я в тот день, когда он пришел в наш Центр, чтобы обвинить Соню в смерти Закревской, не позвонила прокурору, а просто достала из стола деньги и предложила бы проклятому следователю, Соня сейчас была бы жива. То, как мы отшили Дмитриева, разозлило его. Несомненно, он пробил по милицейской базе Сонину красивую фамилию и получил результат. Ну а теперь – мавр сделал свое дело…

Но еще до этого он из чистой злобы подсунул нам в Центр бомбу. Уж и не знаю, имела ли к этому преступлению отношение Алина Рытова.

– И еще очень странная вещь, – напомнил мне Дольче. – Неужели же Алина позвонила в Центр и сказала: «Вот вашему директору за моего мужа»? Ты ведь ничего не сделала ее мужу?

– Нет, конечно, – подтвердила я. – История со взрывом из всех историй нашего темного периода самая дикая. Ни смысла, ни объяснения!

Обсуждая все вышеописанное с Дольче, я пыталась снова убедить друга в том, что Дмитриев нам не по зубам. Но он был непреклонен. Мы будем искать убийцу Боряны и пытаться найти доказательства того, что именно следователь убил Соню, а не угонщики, промышляющие на этих дорогах.

– Все это получилось потому, что она нашла способ уличить его в вымогательстве, – убеждал он меня. – Возможно, она записала их разговор на мобильный или на камеру. Телефон Сони теперь у Дмитриева, так что если запись там, то у нас шансов получить ее уже не будет. Но если Соня спрятала файлик с записью в своем компьютере? Или где-то еще? Нам надо взять ключ от квартиры Сони у Алексея Михайловича, – решил Дольче. – И все обыскать.

Но я говорила о тоске. Мы никак не могли побороть ее – похороны Боряны, похороны Сони. А что дальше? Или – кто дальше? Мы решили стараться быть осторожными, не оставаться в одиночестве, не разговаривать с незнакомцами и не пускать в квартиру чужих.

В больнице мы провели добрых три часа, потому что порядки в ней были просто тюремные. Выписку мог сделать только главврач, а его пришлось подождать. Когда же он, наконец, вошел в приемную, огромный, в белом халате, мы ощутили себя смешными малявками. Даже голос у него был мощный, звучный, сочный.

Виктор Васильевич Нечаев выслушал нашу историю, то есть официальный ее вариант, очень сочувственно, а потом подписал нужные документы.

– Пойдемте, я вас провожу в приемный покой. Там мне надо будет кое-что оформить. Видите, как теперь лечим? Ремонт за ремонтом, новое оборудование, хорошие препараты, – говорил главврач с гордостью, демонстрируя нам больницу. – А раньше – разруха, тараканы… А ведь у нас тут кто только не лежал!

– Шельдешов здесь тоже лежал, – сказала я Дольче, надеясь, что Виктор Васильевич меня не услышит. Обычно те, кто сами говорят громко, не слышат тихую речь. Но я недооценила слух доктора.

– Славик? Я хорошо его знал, его жена Ольга Сергеевна – моя двоюродная сестра. Нет! Славик у нас никогда не лежал.

– Женя.

– А, ну, это у него было юношеское. Мальчик просто тяжело реагировал на то, что его считают сынком талантливого папы, а на детях гениев природа, как известно… Другое дело та девочка! Я как раз диссертацию тогда писал…

– Какая девочка?

– Инночка. Она потом за Женю замуж вышла.

– Ну, она же такое горе пережила, – сказала я отстраненно. – Смерть своего учителя и наставника.

– Нет, это в восемьдесят пятом было, ей лет десять тогда исполнилось… Ага, пришли.

Мы возвращались из больницы в город. На заднем сиденье сидел красивый мальчик со взрослым взглядом. Он ничего не спрашивал, а только рассеянно слушал нас, думая о своем. О маме? Об убийстве несчастного парня в парке? О наркотиках? Слишком страшно было спрашивать. Не смогу я ему помочь так, как могла бы его мать. И дедушка не сможет. Но вот захочет ли Леша помочь себе сам – это другой вопрос. Попробуем хотя бы предоставить ему для этого все условия.

Мы подъехали к гостинице, где остановился Алексей Михайлович. Дольче пошел за ним, помог донести сумки с вещами, и мы двинулись в аэропорт.

Они улетели самым поздним рейсом до Москвы – в восемнадцать часов. Домой Дольче привез меня только к девяти вечера. Я только и успела, что поцеловать Варьку и переодеться, как зазвонил телефон. А мне так хотелось есть, хотелось упасть на диван, зарыться головой в подушки и забыть события последнего месяца. Кроме, конечно, возвращения в мою жизнь Женьки.

– Алё! – Мой голос звучал именно в такой тональности, чтобы звонивший тут же осознал, какую бестактность он совершает, пытаясь со мной поговорить.

– Наташенька, – услышала я Сашкин голос. – Ты знаешь, я должен тебе кое-что рассказать.

– Ну!

– Моя мама оставила Вареньке кое-какое наследство. Я хотел его вручить Варе, но Алина куда-то спрятала его.

– Наследство?

– Да. Но вы с Варей приезжайте завтра, и я его Варе отдам.

– Но Алина же спрятала!

– Я думаю, что найду.

– Вот найдешь – тогда зови. Только я знаю, что Алина лапу на него наложила, а с тобой она не считается, как и твоя мама не считалась. Ты уж извини.

– Приезжай завтра, будь к десяти утра в моем кабинете! – твердо закончил разговор Варькин вновь материализовавшийся папаша.