Софи Ханна - Маленькое личико

Отец Дэвида мечтал о большой семье. У него самого было пять братьев и сестер.

– Я сказала: ни в коем случае, – рассказывала Вивьен. – Ребенок должен чувствовать себя особенным. А как это возможно, если вас шестеро?

Она поведала мне эту историю, пока Дэвида не было. При нем об отце не говорили никогда.

Мне редко доводилось открывать мужу глаза на грубую правду. Я всегда старалась его защитить.

– Входная дверь была незаперта.

– Что?

– Когда я вернулась, входная дверь была открыта. Ты спал. Наверное, кто-то вошел, забрал Флоренс и… оставил взамен этого ребенка! Дэвид, нужно звонить в полицию! Флоренс! Где она? Вдруг случилось что-то ужасное?

Я вою, вцепившись в волосы.

У Дэвида слезы в глазах. Но голос спокоен.

– Элис, ты меня пугаешь. Серьезно. Пожалуйста, перестань. Успокойся, прошу тебя. Предлагаю тебе пойти на кухню, хорошенько рассмотреть, кто там лежит в качалке, и понять, что это Флоренс. Ладно?

В его взгляде – проблеск надежды. Дэвид смягчился и дал мне последнюю возможность. Я знаю, какой это важный знак: муж признался в своем страхе. Видимо, думаю я, он меня и впрямь любит, но придется разбить его надежды.

– Да не она это! – не унимаюсь я. – Послушай, как она плачет! Послушай!

Бедная-бедная крошка, ничего не понимает и зовет маму.

– Это не голос Флоренс! Дай телефон.

– Нет! Элис, пойми, это безумие. Давай позвоним доктору Дхосаджи. Тебе нужно успокоительное или… ну, какая-то помощь. Давай позвоним.

– Дэвид, немедленно дай мне телефон, а не то я возьму на кухне нож и проткну тебя.

Он морщится. Мне не верится, что я это сказала. Почему не пригрозила просто задушить? Ведь я же не хотела его обидеть, но он подумает именно так.

– Дэвид, кто-то украл нашу дочь! Надо что-то делать, скорей!

Он отдает мне телефон.

– Кому ты звонишь?

– В полицию. Потом Вивьен. Она-то мне поверит.

– Звони в полицию, если тебе так надо. Но только не маме, умоляю .

– Ты просто знаешь, что она меня поддержит. Поэтому?

– Элис, если это не Флоренс, то кто же? Младенцы не падают с неба. Я спал всего минут десять.

– Этого достаточно.

– Но есть же анализы. Можно сдать ДНК и удостовериться, что это наша дочь. Мы во всем разберемся еще до маминого возвращения. Послушай, она же моя мать, а не твоя. Это мне решать, звонить ей или нет, и звонить мы не будем, – растерянно мямлит Дэвид.

Его злит, что я вижу его растерянность и бессилие. Наверное, любую беду или неприятность он считает делом стыдным и интимным. Для него нет худшего кошмара, чем предстать перед Вивьен таким, не суметь выпутаться из этого абсурда.

– Ну, у меня-то своей нет, забыл? Вивьен мне ближе всех, и я позвоню ей, черт подери.

Голос у меня срывается.

– Пожалуйста, полицию, – говорю я в телефон и оборачиваюсь к мужу: – Зря я согласилась на переезд. Этот дом проклят. Живи мы в другом месте, этого бы не случилось.

– Что за бред?!

У Дэвида такой вид, будто ему влепили пощечину. Я оскорбила его любимый отчий дом.

– Неужели ты думала, что я брошу сына?

– Конечно, нет! Феликса мы взяли бы к себе.

Столь откровенно мы на эту тему еще не говорили.

– Прекрасно! И забрали бы его от мамы, которая после Лориной смерти заменила ему родную мать! Не верится, что ты могла такое предложить!

– Полицию, пожалуйста. Мне надо заявить о… Я и так уже прождала!

– Все пройдет, все образуется, – бормочет Дэвид себе под нос, садится на ступеньку лестницы и опускает голову на руки.

Как бы он ни старался держаться, изумление и обида его переполняют. Прежде он никогда не плакал на моих глазах. Должно быть, он уже сомневается в своей правоте. И я понимаю: он не простит меня за то, что я видела его смущение.

– Надо успокоить ребенка. Дэвид, послушай меня, пожалуйста. Ребенок напугался.

Беспомощный, растерянный детский плач пронзает мне сердце. Я из последних сил держусь на ногах.

Бедняжка Флоренс. Страшно подумать, как она, наверное, сейчас страдает. Мне нужно лишь одно – прижать ее к себе, почувствовать ее нежную щечку.

Из горла Дэвида вырывается стон:

– Что ты несешь! Послушай себя – «ребенок»! Это же наша дочь, наша Флоренс. Как тебе не стыдно такое устраивать? Положи телефон! Сама пойди и укачай ее.

Он злится не только на меня, но и на себя – за то, что простодушно поверил, будто сможет начать все заново. Поверил в счастливую жизнь со мной и Флоренс. Сейчас ему, наверное, стыдно и совестно за ту эйфорию, в которой он жил последние две недели. А мне грустно от того, что я понимаю его боль куда лучше, чем он может понять мою.

– Помогите, скорее, мне надо заявить… Да, конечно, извините.

Женский голос в трубке просит меня успокоиться. Я так рыдаю, что они не могут разобрать слов.

– … Заявить о похищении.

Расслышали со второго раза.

Горе троих человек эхом разнеслось по дому.

– Да, похитили мою новорожденную дочь Флоренс. Меня зовут Элис Фэнкорт.

– А ну-ка, отмотай назад, – попросила Чарли. – Ты намекаешь, что Лору Крайер убил Дэвид Фэнкорт?

– Элементарная логика! Теперь, когда исчезли Элис с ребенком, это ясно всякому, у кого есть мозги! А что этот Фэнкорт какой-то не такой, я понял сразу, едва его увидел.

Саймон подыскивал слова, чтобы объяснить свои подозрения.

– Я не вижу в нем человека. Смотришь на него и видишь пустоту. Помнишь песню Билли Айдола [4]«Глаза без лица»?

– Считай меня тупицей, – пожала плечами Чарли, отлично сознавая, что Саймон никогда не сказал бы такого вслух, – но могу поклясться, что лично руководила бригадой, которая занималась тем делом, и даже могу поклясться, что мы нашли убийцу.

– Я в курсе, – досадливо отмахнулся Саймон.

В те дни он еще носил форму патрульного. Чарли знала, о чем говорит. И все же в голове Саймона беспрестанно звучал голос, призывающий в темноте Элис. А за этим голосом – один и тот же вопрос: могла ли Элис сбежать, не предупредив его? Ведь она должна понимать, что ее исчезновение не только заинтересует Саймона как полицейского, но и встревожит чисто по-человечески. Он не сказал нужных слов. Он не успел сделать того, что необходимо.

С абсолютной точностью Саймон предсказывал поведение лишь двух человек на земле – собственных родителей. В шесть часов – чай, по воскресеньям – церковь, а сразу после десятичасовых новостей – на боковую. Да, он рос в стабильной семье. Кажется, большинство людей приравнивает стабильность к счастью.

За спиной Саймона прыщеватый полисмен терзал игральный автомат. Он то и дело вскрикивал: «Есть!» – и бился в спинку Саймонова стула. Однорукий бандит – единственное развлечение в полицейской столовой. Саймон ненавидел этот автомат, считая его приметой недоразвитого общества. Он осуждал все, что связано со стукотливыми и бибикающими электрическими развлечениями. Если у него когда-нибудь родятся дети (это, конечно, маловероятно, но все же), он запретит им любые компьютерные игры. Своих детей он приучит читать классику, как и его самого приучили когда-то. Саймону вспомнились слова другой песни 80-х, на сей раз из репертуара «Смитс».