Николай Зорин - Сестра моя – смерть

Года через три это шарлатанское отделение прикрылось. Евгения поступила в мединститут, закончила его и вернулась в родной город по распределению. Работала сначала врачом-педиатром при роддоме, потом стала заведующей. И долго еще надеялась, что преступная деятельность шарлатанского отделения раскроется, и потому хранила свои записи. Но все было тихо.

Примерно месяц назад, когда она уже и думать забыла о прошлом, к ней обратился один человек, судя по акценту, легкому, но все-таки заметному, иностранец – может быть, русского происхождения. Он разыскивал ребенка Зои Икониной и хотел знать, точно ли она родила, а не взяла чужого младенца. Для чего это ему было нужно, он не объяснил, Евгения решила, что это, видимо, отец ребенка. Ее поразил тот факт, что иностранец, или кто он там, настойчиво добивался сведений именно о родном ребенке Икониной, как будто что-то знал о шарлатанской деятельности роддома, как будто с самого начала подозревал, что в их роддоме возможна была подмена. Но вел он себя мирно, не скандалил, не требовал, обещал хорошо оплатить услугу. И тогда Евгения решилась. Решилась рассказать ему правду. Но теперь, рассказывая правду, руководствовалась не благими намерениями, а материальной выгодой, юный пыл давно прошел, а деньги были нужны.

Иностранец щедро заплатил за сведения, которые Аристова ему выдала, и уехал. Но тут вдруг Евгения испугалась, не могла ли она как-то повредить Алене Озерской. Саму Алену она никогда не видела, но неплохо знала Валерию – они учились в одной школе. Несколько дней ходила и мучилась, потом решила рассказать все мужу. Он обругал ее, сказал, что навредила Алене наверняка и вообще – зря язык распустила, деньги, которые она взяла, ей еще боком выйдут. Тогда Евгения решила написать Алене письмо, чтобы снять грех с совести и предупредить дочь своей бывшей знакомой о возможной нежелательной встрече с родным отцом. Поехала в город, в горсправке нашла адрес, по которому та была прописана, отправила анонимное послание и успокоилась. Но оказалось, что расслабляться рано – неприятности только начинались. Дней через десять после этого на улице, когда Евгения возвращалась с работы, к ней подошел человек – не иностранец, другой, русский, – затолкнул ее в машину и куда-то повез. Она так испугалась, что совершенно ничего не могла сообразить и не сразу поняла, что привезли ее на квартиру к старику Пельману. Разговор последовал крайне для нее неприятный. Евгения рассказала об иностранце и отдала остальные сведения о подменышах (они заехали в роддом, где в личном сейфе она хранила картотеку), но о письме Алене умолчала.

Все эти дни провела в жутком страхе, а сегодня утром решилась попросить помощи и защиты у Алены Озерской. Об отношениях Алены с отцом и мужем Евгения ничего не знала и думала, что, если та замолвит за нее словечко, такие богатые и влиятельные (на ее взгляд) люди смогут ей помочь.

Финал трагедии произошел у Андрея на глазах. Судя по всему, Евгения не успела ничего рассказать Озерской. Видимо, за ней следили. А может, приставили Пельмана, он и стукнул, что Евгения едет в город таким-то рейсовым автобусом.

Но кто мог за всем этим стоять? Судя по всему, иностранец и тот, другой человек – из разных коалиций. Иностранец, возможно, действительно отец ребенка Икониной. А второй?…

Евгения написала письмо Алене, рассказала о подмене и, возможно, о деятельности роддома в целом. Но письмо послала по адресу, по которому Озерская была прописана. Прописана она у мужа, с которым не живет уже полгода. Значит… Значит, письмо не получила, попало оно в руки к Валерию. Тот, второй, который терроризировал Евгению, – очевидно, муж Алены. Опять все сходится на нем!

Андрей с искренней теплотой пожал руку Аристову: такого кладезя полезной информации он никак не ожидал найти в этом пьяном, дрожащем от страха мужичке. Посоветовал вести себя осторожно, не вступать ни с кем ни в какие откровенные разговоры, а в качестве компенсации морального ущерба презентовал бутылку «Гжелки».

На подозрительный роддом он решил натравить Бородина – пусть милиция здесь разбирается, а заодно и постарается уберечь Аристова от негативных воздействий мафии социалистического прошлого, – а сам отправился к Веньке.

Вениамин Балаклав, а попросту Венька, был информационной палочкой-выручалочкой Андрея, дорогостоящей, но зато весьма эффективной. Для него не существовало никаких секретных баз, никаких закрытых доступов. «Если информация есть в Сети, значит, она есть у меня», – хвастливо говорил Венька. Имелось у Вениамина и еще одно бесценное качество: он почти всегда был дома. Работал преимущественно по ночам, днем отсыпался. Сейчас, в восьмом часу вечера, когда приехал Андрей, для него было самое начало рабочего дня.

Балаклав встретил его с какой-то неправдоподобно большой кружкой в руке.

– Привет! – бодро поприветствовал Андрея и отхлебнул из кружки. Поймав заинтересованный взгляд, с гордостью объяснил: – Подарок благодарного клиента, вернее, клиентки. Вмещает семьсот грамм. К ней еще и специальный коврик прилагается, с подогревом. Удобная вещь! Ставишь на коврик, и у тебя постоянно горячий кофе. Германия. Высший класс.

– Ага, высший класс, лучше не бывает, – засмеялся Андрей – к чудесам технического прогресса он был равнодушен. – А мои клиенты и клиентки мне, кроме проблем, ничего не презентуют. Ни тебе чашек с ковриками, ни самоваров с термосами. Еще счастье, если трупом не одарят.

– А что, опять все так плохо? – Венька с сочувствием посмотрел на Андрея.

– Как сказать. – Андрей неопределенно повел головой. – В общем, я к тебе опять с просьбой. Мне нужна информация о Зое Федоровне Икониной. Двадцать лет назад она была прописана в нашем городе, где сейчас, не знаю. Сможешь помочь?

– Ну, – Вениамин горделиво выпятил грудь, – если информация есть в Сети…

– Да, да, я знаю.

– Тогда присядь. – Венька кивнул на заваленное журналами и газетами кресло. – Можешь прессу почитать. Как ты говоришь, Иконина? Зоя Федоровна?

Андрей кивнул и принялся разбирать газетно-журнальные завалы, чтобы расчистить себе место. Вениамин сразу сел за компьютер и с большим воодушевлением включился в работу, из чего Андрей вывел, что наличность у него в полном дефиците.

Кресло было огромным, как Вениаминова чашка, – мини-диван, а не кресло – и таким усыпляющее мягким, что, как только он туда опустился, почувствовал, до какой степени устал. Глаза стали сами собой закрываться, мысли вдруг разбежались, остались одни образы: Аристов тянется дрожащей рукой к бутылке, но почему-то никак не может дотянуться, Евгения берет под руку Алену Озерскую, но тут же падает как подкошенная, у светлогорского киоска «Роспечать» собирается толпа – привезли свежую прессу… «Надо бы позвонить Насте, – уже совсем засыпая, подумал Андрей, – предупредить, что задержусь», – но с места не сдвинулся.