Джордж Кокс - Смерть в Панама-сити

Швейцар перевел эти инструкции на испанский, водитель обогнул отель, выехал на автостраду и они направились мимо аэропорта Патилла через жилой район, смахивавший на пригород, в котором тут и там были разбросаны строящиеся коттеджи современного вида.

Плоская прибрежная часть старого города Панамы была примечательна только тем, что была полностью разрушена, когда в семнадцатом веке сэр Генри Морган осадил и сжег её. Несколько толстых серых разрушенных стен, заросших кустарником, причем не слишком высоких; над ними вздымалась только квадратная башня кафедрального собора, но и она была в плохом состоянии и разрушалась. В табличке, прикрепленной к стене, говорилось, что кафедральный собор Вознесения Богородицы был первоначально построен из дерева в 1535 году.

Вернувшись в город, они проехали вдоль берега и попали в торговый район с односторонним движением на узких улицах, забитых автобусами, автомашинами, тележками и уличными продавцами. Район был полон запахов, красок, звуков и запружен людьми, однако был свой особый ритм в этом шуме назойливых голосов, криков и споров. Полиция делал все, что в её силах, чтобы обеспечить движение, и бросалось в глаза почти полное отсутствие автомобильных сигналов и раздражения у водителей.

Водитель Рассела, откинувшись на спинку сиденья, спокойно ждал своей очереди. Как только предоставлялась возможность, он чуть продвигался вперед и снова ждал. Солнце отражалось в хромированных деталях машины и казалось, что температура уже достигла ста двадцати градусов. Рассел разглядывал торговцев - женщин, которые пришли сюда из пригородов, проделав многомильный путь, а тем временем пот пропитал насквозь его рубашку и добирался уже до куртки. Им понадобилось пятнадцать минут, чтобы проехать два квартала, но зато потом они повернули налево и поднялись немного выше, и там оказалось больше воздуха.

Президентский дворец возвышался в самом центре деловой части города, но производил впечатление только в сравнении с окружающими зданиями и благодаря обилию полицейских в форме вокруг него. Неподалеку от берега моря шофер припарковал машину и прошелся вместе с Расселом до площади Франции и затем вдоль дамбы. Был отлив, и примерно на полмили до края воды всюду торчали весьма негостеприимные камни, а за ними тянулись соединенные дамбами с материком небольшие островки, смахивавшие на шоколадные конфеты.

- Это укрепления, - пояснил водитель.

- А что там дальше, - спросил Рассел, указывая на лежавшие за ними два больших острова, покрытых горами и казавшихся на таком расстоянии голубыми.

- Табога, - ответил водитель, - и Табогийя.

Вернувшись назад, они проехали по Авенида Сентраль мимо парка Лессепса к зоне Панамского канала. Водитель показал Расселу отель "Тиволи" и Анкон-хилл с его мачтообразными башнями. Они взабрались наверх мимо ухоженных лужаек, миновали массивное здание больницы Горгаса и шеренгу административных зданий, осмотрели улицу Прадо с растущими вдоль неё пальмами и в районе Бальбоа выехали к железнодорожному вокзалу.

Путешествие через перешеек в чистом, но старомодном железнодорожном вагоне заняло час и двадцать минут и действительно оказалось самой интересной частью прогулки. Как и обещал Макс Дарроу, он смог увидеть шлюзы Мирафлорес и Педро Мигуэль. В Гамбоа он увидел большую землечерпалку, стоявшую в доках, и сам канал, который был настолько узок и тесен, что, когда поезд остановился, он смог видеть, как корабль компании "Грейс Лайн" обгоняет другое судно под английским флагом. Озеро Гатун походило на многие мили залитой водой земли с торчащими деревьями и пеньками, тогда как вдали стояло на якоре около полудюжины судов, ожидавших своей очереди на прохождение последних шлюзов перед выходом в Атлантику...

Джим Рассел вернулся в отель после пяти, тут же сбросив одежду отыскал в телефонной книге два номера и позвонил по ним. Первый принадлежал его школьному товарищу, которого звали Тед Ленгли и который уже полтора года служил в зоне Панамского канала. Дружески поболтав, он записал адрес Ленгли и пообещал встретиться с тем на следующий вечер. Второй звонок был в газету "Панама Ситизен". Коллега из нью-йоркской конторы передал ему письмо для человека по имени Джордж Гиббс, работавшего там, но телефон не отвечал и он мысленно взял себе на заметку, что нужно будет связаться с Гиббсом на следующий день.

В семь тридцать вечера Авенида Сентраль, казалось, была столь же оживлена, как и в начале дня. Там, где кварталы скромных построек уступали место деловой части города, огни стали ярче, тротуары - многолюднее, и вереница автобусов - некоторые явно были импортными и современными, тогда как другие с самодельными кузовами, разрисованными яркими картинками казалась бесконечной. Будка регулировщика уличного движения на перекрестке напомнила Расселу такие же, которые он видел в Бостоне ребенком. На углу стоял серый полицейский автомобиль с торчащей антенной, позади него из качающихся дверей ресторана доносились звуки музыки. Возле бровки тротуара в ряд стояли такси и водители с орлиными профилями довольно мирно спорили друг с другом относительно возможного барыша. Такси Рассела остановилось вплотную к ним перед скромной неоновой вывеской "Перешеек".

Дверь под вывеской была распахнута и Рассел прошел через слабо освещенное фойе в длинный узкий зал с приглушенным, но вполне достаточным освещением, стены которого были отделаны лакированным бамбуком. Слева располагался ряд кабинок с круглыми столиками и диванами. В дальнем углу мягко играло под рояль струнное трио. Сбоку от двустворчатых дверей в служебные помещения лестница с железными перилами вела на маленький балкончик к узкой двери. Справа находился полукруглый бар, за которым на одном из табуретов сидел Макс Дарроу, а перед ним стоял стакан с выпивкой.

Почти сразу углядев Рассела, он поднялся навстречу, протягивая руку.

- Привет, парень! - сказал он, скаля зубы в улыбке.

- Привет, Макс.

Они постояли, разглядывая друг друга, оба крепкие, хорошо сложенные мужчины. Дарроу был на четыре или пять лет старше и на два дюйма ниже, чем Рассел, но отнюдь не коротышка, с волосами песочного цвета, лицо его было загорелым, с твердым взглядом холодных серых глаз, в глубине которых проступало странное беспокойство, даже когда он улыбался.

Рассел видел Дарроу последний раз в 1948 году, когда тот поступал в юридический колледж и несколько дней жил в его квартире. Если не считать загара и нескольких новых морщинок в уголках глаз, он не обнаружил больших изменений, о чем и сказал.

- Я могу сказать про тебя то же самое, - сказал Дарроу. - Если не считать того, что ты стал выглядеть несколько мягче.