Владимир Константинов - Город

Начальник полиции был готов. Руки-ноги его заходили ходуном, он обессилено опустился на нары и заплакал.

- Я не понимаю, что происходит, - хныкал он. - А ещё говорили, что здесь сидят нормальные люди?! Какие же они нормальные, когда такие ненормальные!

Он стал лихорадочно шарить по карманам, наконец выудил из одного записку, протянул Орлову.

- Это ваша?

Тот взял записку, стал внимательно её рассматривать, даже посмотрел на просвет.

- Ах, эта? Чего же вы сразу не сказали? А то все намеками, намекаким. Трудный вы человек, Василий Петрович.

- Так это ваша записка?! - взмолился Кулинашенский.

- А что вы так нервничаете, господин министр?! Если так вот по каждому пустяку, то никаких ведь нервов не хватит, верно?

- Умоляю! Скажите! Ваша?! - Взгляд теперь у него был затравленный, обреченный, как у приговоренного к казни.

- Ну, моя. А я что, отказываюсь что ли? У меня и мыслях ничего такого. Зря вы, Василий Петрович, как говорят в вашем департаменте - шьете мне криминал. Зря.

- Слава Богу! - выдохнул вконец обессиливший начальник полиции. - Так что же вы хотели сообщить?

- А вы хорошо сидите, Василий Петрович? Я в том смыле, удобно, прочно?

- Ка... Ка-ка-кажется, - жутко зяикаясь, промямлил начальник полиции. Он не был готов к новому испытанию. Вид у него был жалким, вгляд умоляющим.

- Так кажется, или хорошо?

- Хо-хо-хо, - пытался выговорить Кулинашенский такое знакомое и, в общем-то, простое слово, но все никак не получалось.

- Что хо-хо? Хорошо?

- Да, - кивнул он.

- Что ж, тогда я вынужден вам сообщить, что вы, милостивый государь, арестованы. Да-с. Весьма сожалею, но такова ирония судьбы, Василий Петрович. А она - особа, смею вас заверить, очень даже серьезная.

- Вы шутите? - Главный полицейский стал медленно бледнеть. Его довольно внушительный нос заострился как у покойника.

- Обижаете, господин министр! - сделал Григорий обиженное лицо. Разве ж такими вещами шутят? На этот раз я говорю совершенно серьезно.

Кулинашенский схватился было за кобуру, но его руки были перехвачены стоявшими рядом Толей и Колей. На запястьях щелкнули замки наручников. Он ошалело смотрел на куклявых и не верил своих глазам.

- Ку - кук... Куклявые! Не может этого быть!

- Как видите - может, Василий Петрович. В определенных обстоятельствах даже куклявые становятся людьми. У вас семья есть?

- Да.

- Дети?

- Д-двое. М-мальчик и д-девочка.

- Возраст?

- П-пять и семь, - промямлил совершенно несчастный начальник полиции. Он прекрасно понимал, когда задаются подобные вопросы.

- Да, маленькие ещё совсем, - "печально" вздохнул Григорий. - Жалко!

- Чего? - подобострастно спросил Кулинашенский.

- Детей, говорю, жалко. Они-то тут при чем, верно?

Глаза у начальника стали совсем круглыми, как у кота, и таким разнесчастными, что Орлов невольно ему посочувствовал. Хоть он и порядочный негодяй, но все же человек, живое как-никак существо.

- Н-не п-понимаю! - прошептал в ужасе Кулинашенский. От переживаний главный полицейский, кажется, напрочь потерял голос. - Что это вы т-такое?... И п-потом, п-почему?... Н-на-а что это вы н-намекаете?

- Дети, они же - дети! - рассуждал Орлов, не обращая внимания на Кулинашенского. - Они же невинны. Разве они виноваты, что их отец последний негодяй и мерзавец. Отца же не выбирают, верно? Здесь уж кому как повезет.

- Вы меня убъете?! - жалобно прошептал несчастный начальник полиции.

- Конечно, - бодро ответил Григорий. - Повесим. Впрочем, за все ваши мерзости, вы не заслуживаете быть повешенным. Роман Маркович, - повернулся Орлов к ученому.

- Да, - откликнулся Березин, с добродушной и одобрительной улыбкой следивший за выступлением своего молодого друга.

- Чего там вам обещал этот недостойный и ничтожнеший Пантокрин?

- Выколоть глаза, отрезать язык и отрубить конечности, - с готовностью ответил ученый.

- Замечательно! - "восхитился" Орлов. - Вот какую смерть вы, Василий Петрович, заслуживаете. - Григорий окинул взглядом своих единомышленников, спросил: - Есть желающие привести приговор в исполнение немедленно?

Вверх взметнулся лес рук.

Кулинашенский издал страшный, как бы сказал молодой литератор, "леденящий душу" звук и потерял сознание.

Дремавший на коленях Орлова Тимка, равнодушно произнес:

- Хиляк. А ещё начальник полиции?! Теперь понятно почему у нас преступники разгуливают на свободе, а нормальные, порядочные люди сидят в сумасшедшем доме.

- Ты Тимка, как всегда, прав. Ребята, - обратился Григорий к Толе и Коле, - приведите человека в чувство.

Коля принес кружку воды и вылил её на голову своего главного шефа. Тот пришел в себя и, жалостливо глядя на Орлова, спросил:

- Я могу надеяться сохранить жизнь?

Григорий долго молчал, тянул и тянул паузу, как бы обдумывая его вопрос. Сказал "нерешительно":

- Возможно, но при одном условии.

- Я согласен на любые условия! - с воодушевлением проговорил начальник полиции.

"Похоже, теперь он стал совсем Кулинашенским", - усмехнулся про себя Орлов.

- Вы должны нам помочь, Василий Петрович.

- Рад стараться! Так точно! Все чем могу! - радостно замолотил главный полицеский, вскакивая и щелкая каблуками.

Вероятно, службу в полиции он начинал с младших чинов и ещё не утратил эту способность - щелкать каблуками.

- Значит, на вас можно надеяться?

- Так точно! Не сумлевайтесь, не подведу.

- Боже! Ну и лексикон! - проворчал Тимка. - Что правитель, что этот вот. Где их только набрали? И эти чмо вершат судьбами людей?! Нет, я отказываюсь что-либо понимать в этой жизни.

- Замолкни, философ! - прикрикнул на него Григорий. - Ты мне всю обедню испортишь.

- Молчу, Гриша, молчу.

Кулинашенский неприязненно покосился на кота, сказал очень искренне и очень доверительно:

- Мне, Григорий Александрович, самому не нравились здешние порядки. Честное слово! Но, что я мог, маленький человек, поделать. Потому, я сам, по зову, можно сказать, души. Да. От чистого сердца готов вам помочь в благородном деле и все такое прочее. Верьте мне, не подведу. Что я должен делать?

"А может быть он и правда искренне все это говорит? Все может быть. В жизни и не то бывает", - подумал Орлов.

- Во-первых, вы должны вывести нас отсюда.

- Готов. - Начальник сразу стал деловым, подтянутым, сосредоточенным.

- Ребята, заберите у него пистолет и снимите наручники, - сказал Григорий Толе и Коле. - И, на всякий случай, держите его на мушке.

- Хорошо, Гриша, - ответил Толя.

Парни быстро выполнили указание Орлова. Теперь предстояло подумать о составе ударной группы захвата. Григорий внимательно оглядел своих единомышленников, ждущих указаний своего предводителя. Настроение у всех было приподнятым. Кого же включить в группу? Кукляйвых, Григорьева... Кого же еще? Может быть "Лошать Прживальского"? Точно. С его-то дурной силушкой он может очень даже пригодится. Этот тридцатипятилетний великан работал раньше силачем в цирке, потешал почтенную публику тем, что гнул на крутой шее ломы, жонглировал двухпудовыми гирями, поднимал грузовик за передок, таскал на загривке по арене к всеобщему восторгу тяжеленных куклявых красавиц. Словом, пользовался успехом. Но по пьянке сболтнул что-то лишнее о правителе и моментально оказался здесь. Какой-то юморист дал ему кличку "Лошать Пржевальского". В шутку конечно дал. Но кличка эта на удивление прижилась. Все его теперь иначе и не называли. Разумеется за глаза. В глаза кто ж рискнет, верно? А вообще то его зовут Васей Теркиным. Кроме шуток. Он полный тезка популярнейшего литературного героя. Орлов включил его в группу. Березина брать не хотел. Но тот так разнервничался, так раскипятился, что пришлось взять.