Деон Мейер - Пик Дьявола

Фриц показал Карле нос:

— Только невежды считают, будто она исполняет исключительно рок! Начиталась журнала «Ты»! Зойд классно исполняет баллады. Она не рокерша. Но голос у нее обалденный. И драйв…

— И ты втрескался в нее по уши.

— Нет, — с сожалением проговорил Фриц. — Карен занята. — Он повернулся к отцу: — Значит, папа, ты тоже любишь бас?

— Немного, — улыбнулся Гриссел. — Немного.

Клуте позвонил еще раз, когда он отвозил детей домой, на Бракенфелл.

— Бенни, я думал, у тебя на журналистов зуб.

— Что?

— Вчера вечером ты обзывал их «стервятниками» и советовал «послать их к черту», а сегодня утром что я вижу? Ты предпочитаешь беседовать с ними напрямую?

— О чем ты?

— Прочти первую полосу «Раппорта», Бенни! Самую первую: «Источники, близкие к ветерану уголовного розыска инспектору Бенни Грисселу из отдела особо тяжких преступлений (ООТП), утверждают, что полиция рассматривает версию, согласно которой линчеватель непричастен к убийству Лоуренс». Лично я ничего подобного им не говорил, я точно помню!

— Я знаю, мать… — Он осекся, вспомнив, что в машине дети. — Я тоже ничего не говорил.

— Должно быть, с ними побеседовала девушка-привидение из Юниондейла.

— Говорю тебе, это не я…

Гриссел осекся. Он понял, кто связывался с репортерами. Бицепс Кейтер. Вот кто!

— Не важно. Главное, ежедневные газеты требуют продолжения, потому что теперь у всех по данному вопросу имеется свое мнение. Даже у политиков. Одни считают, будто во всем виноват АНК, партия за возвращение смертной казни уверяет, что это — глас народа, а «Санди таймс» проводит опрос общественного мнения, и семьдесят пять процентов опрошенных заявляют, что парень с ассегаем — герой.

— Господи помилуй!

— Теперь репортеры одолевают меня звонками. Вот я и подумал, раз ты выполняешь мою работу, то можешь ответить на вопросы самостоятельно.

— Я же сказал тебе, Клуте, это не я!

Клуте на секунду замолчал, а потом спросил:

— Какие новости?

— Со вчерашнего дня?

— Да.

— Никаких.

— Бенни, ты должен подбрасывать мне хотя бы какие-нибудь крохи. Пресса хочет крови.

— Только одно, Клуте, но тебе придется согласовать это с Яубертом.

Клуте ничего не ответил.

— Слышишь?

— Слышу.

— Вчера вечером мы были у комиссара. Завтра планируется создать объединенную оперативно-следственную группу. Туда войдут и люди с мест.

— Зачем?

— Этого я журналистам не скажу.

— Черт тебя подери, Бенни. Объединенная оперативно-следственная группа. Ну и что?

— Поговори с Яубертом.

— Предпочитаю беседовать с источниками, близкими к ветерану уголовного розыска инспектору Бенни Грисселу, — ответил Клуте, швыряя трубку.

— В чем дело? — спросил Фриц с заднего сиденья.

— Репортеры одолели.

Гриссел вздохнул.

— Стая гиен, — сказал Фриц.

— Стервятники, — ответил Гриссел.

— Точно, — сказал Фриц. — Как увидят обглоданный труп, так и начинают кружить.

Без трех минут шесть он высадил детей у дома.

— Погоди минутку, не уезжай! — крикнул Фриц, выскакивая из машины.

— Папа, мы замечательно провели день, — сказала Карла, обнимая его.

— Да, — согласился он.

— Пока, пап. Увидимся через неделю.

— Пока, дитя мое.

Она вылезла из машины и пошла в дом. Навстречу ей выбежал Фриц с каким-то предметом в руке. Подошел к окошку Гриссела и протянул ему.

Гриссел взял коробку с компакт-диском: «Антон, друзья и «Бушрок-банд».

— Слушай на здоровье, — сказал сын.

В гостиной было непривычно тихо. Внезапно квартира показалась ему пустой. Он сел на диван на то место, где раньше сидела Карла. Перевернул коробку; повертел ее в пальцах. Все равно ему не на чем прослушивать диск.

Ему нужно чем то заняться. Он не может просто сидеть и слушать тишину. В голове у него слишком много мрачных мыслей.

Где сегодня была Анна? Почему она так вырядилась? Для чего?

Почему Фриц решил, что они разводятся? Может, она что-то ему говорила? Отпускала какие-то замечания? «Ваш отец все равно не бросит пить». Неужели жена и правда так считает?

Конечно, она так считает! Как иначе — с его-то биографией? А если она заранее знает, чем все кончится, кто ей мешает заполнить вакуум? Почему бы не позволить какому-нибудь молодому хлыщу-трезвеннику пригласить ее на ужин? А что еще она ему позволит? Что еще? Насколько она голодна? Анна, которая всегда говорила: «Я люблю, когда ты меня ласкаешь»… Кто ласкает ее сейчас? Только не ветеран уголовного розыска инспектор Бенни Гриссел!

Он встал с дивана; руки беспокойно шевелились, словно что-то ища.

Что за день! Дети. У него чудесные дети, но он их почти не знает. Сын, который, оказывается, унаследовал его любовь к бас гитаре и который бросает отцу горькие упреки. Карла, которая так отчаянно притворялась, будто все нормально, все получится. Как будто она могла бы исцелить его силой своей воли — достаточно только поверить…

«У нас не было отца. Только какой-то пьяница, который жил с нами».

Черт! Ну и натворил он бед… И ведь сам во всем виноват! Только сейчас он в полной мере представил себе размеры бедствия, увидел множественные осложнения. Совесть грызла его. Подняв голову, он вдруг понял, что ищет бутылку — пальцы совершают непроизвольные привычные движения — как будто отвинчивают невидимый колпачок, наливают из бутылки жидкость в стакан. Его душе нужно лекарство от этой боли. Всего одна рюмка, и ему полегчает, боль перестанет быть такой невыносимой. Гриссел тряхнул головой. Он слабак! Ведь он только что понял, что именно это дерьмо испоганило ему жизнь, именно выпивка душит его, — и тем не менее ему хочется выпить. Он совершенно отчетливо понял: если бы у него в квартире была бутылка, он бы ее открыл. Он уже мысленно прикидывал возможности — куда можно поехать, чтобы купить выпить, какие магазины открыты вечером в воскресенье.

Он издал хриплый гортанный клекот и что есть силы лягнул подержанное кресло. Что в нем неправильного — из-за чего он превратился в абсолютное дерьмо? Что?!

Дрожащими руками он нащупал мобильный телефон. Набрал номер и, услышав голос Баркхейзена, произнес только:

— Господи, док… Господи!

На следующее утро в половине седьмого он снова пошел гулять пешком. Он испытал смутно знакомое, но еще не осознанное чувство. Сначала он посмотрел на Столовую гору. И на море. Прислушался к пению птиц и подумал: вот и еще один день он выжил без спиртного. Даже если вчерашний день висел на волоске.

— Так что же такое со мной, док? — спросил он вчера Баркхейзена в отчаянии. Потому что ему нужно было знать причину. Корень зла.

Старик что-то толковал о химическом составе, генах и обстоятельствах. Долго разъяснял что-то в простых, доступных выражениях. Пытался его успокоить. Подавленность и грызущая тревога медленно отступали. В конце разговора доктор сказал: не важно, откуда все пошло. Важно то, как он продолжает жить начиная с сегодняшнего дня, и это правда. Но когда Гриссел лежал в постели, придавленный громадной усталостью, он все еще искал причины, потому что не умел бороться с тем, чего не понимал.