Степан Янченко - Утраченные звезды

— Спасибо, Галина Сидоровна, за такое доверие. Я постараюсь оправдать его, — с волнением сказал Петр и, улыбнувшись с блеском в глазах, добавил: — И вашим фиалочкам спасибо.

И они посмеялись оба, а потом Галина Сидоровна сказала:

— Вот так мы и обсудили посягательство вора на нас с вами. Будем считать, что с нами его номер не пройдет.

Она вдруг порывисто встала, вышла из-за стола, прошлась по кабинету, вкрадчиво ступая по ковру, на который солнце бросило желтый квадрат своих лучей, и потом, расхаживая, вдохновленная своими мыслями, не спеша, заговорила:

— Я не принадлежу ни к коренному, ни к молодому слою рабочих. Я происхожу из глубинного крестьянского рода. Родители мои — потомственные крестьяне, как отец превозносит, — работники земли. Кстати, слава Богу, как говорится, — еще живы. Так вот, отец постоянно повторяет: человек труда всегда честен, бесчестно трудиться, если трудиться своими силами, невозможно. А трудовая честность в крестьянина природой заложена, потому как с землей не пофинтишь. У крестьянства и своя психология выработалась: для труда ему нужна земля, есть земля — есть труд, есть труд — есть жизнь, есть жизнь — есть крестьянское племя. Земля для крестьянина — условия и среда существования, источник жизни и трудового вдохновения. Земля и крестьянин — трудовая спайка, в которой взаимное уважение — взаимная благодарность. Вот почему крестьянская душа так живо и преданно отозвалась на голос Октябрьской революции — Земля крестьянам! Равно как и душа рабочих отозвалась на голос: Фабрики — рабочим! И то, что нынче либерал-реформаторы, все еще робеющие произнести слово буржуи, отобрали у рабочих фабрики, а у крестьян отбирают землю, как основное средство производства, — это означает для них отобрать их труд, честность, а в итоге — жизнь отобрать, по крайней мере, честную, свободную, независимую жизнь отобрать и вогнать в кабалу. С подневольной жизнью они не согласятся, значит, — вечный конфликт, вражда, борьба, — пока она говорила, она беспрерывно ходила, ни разу не взглянула на Петра, будто говорила сама с собою. Кончив говорить, она остановилась с распаленными щеками и, вздохнув, закончила: — Вот так, Петр Агеевич, — и улыбнулась, тихо, будто по секрету, добавила: — Мой выбор пойти учиться в торговый институт отец, между прочим, одобрил по-своему: Честный труд везде нужен, — наставлял он. — Это первое. А второе, — крестьянину необходим хорошо отлаженный процесс товарообмена. Так что иди в торговлю, будешь нам помогать в сфере обмена. Вот я и здесь, в сфере обмена, и тружусь, заряженная крестьянской психологией труда и честности, — хохотнула и пошла за рабочий стол, оглядываясь на Петра.

В этот момент в дверь из коридора постучали, и тотчас дверь распахнулась, в кабинет широко шагнула заведующая кафе и затараторила:

— Можно, Галина Сидоровна? Я не помешала?

— Да нет-нет.

— Я к Петру Агеевичу… Плита одна электрическая не греется, а нам без нее, никак нельзя, надо посмотреть, Петр Агеевич, пока вы не уехали.

— Идите, Петр Агеевич, выручайте нас, — то ли разрешила, — то ли поручила директриса.

Петр и заведующая кафе вышли, не прощаясь: до конца рабочего дня было куда как далеко и еще может быть не одна встреча. Петр разобрал плиту, обнаружил неполадку в системе элетронагрева и, когда при неспешной работе стал устранять разрыв в электроцепи, негаданно задумался о разговоре с Галиной Сидоровной. Почему все-таки она заговорила со мной о честности?.. О честности труда тоже, а вернее так: перевела разговор на честность труда рабочих и крестьян. Может, она хотела сказать о том, что вот имею я работу, хорошо мне платят, так и будь доволен, Петр Агеевич, работай честно… Но об этом прямо постеснялась сказать мне, или пощадила мое самолюбие по доброте своей. А про труд рабочих, да и крестьян она все правильно сказала: в самом деле, только труд рабочего человека и может быть честным… — Здесь он вспомнил жену свою, инженера Татьяну Семеновну и добавил: — И инженера труд вместе с рабочим тоже честный. — На минуту задумался, прикинул свое заводское прошлое, сравнил с ним положение нынешних рабочих и инженеров и нашел в этом сравнении разительное отличие советских рабочих от нынешних наемных, законтрактованных работников, не по форме труда, а по положению рабочих и по цели их труда. — И молча продолжал разговор сам с собой: — Да, только свободный труд и может быть честным трудом, и рабочий человек может быть честным рабочим только при свободном и честном труде… Тут все сцепляется меж собой. Но теперь, когда изменилась суть самого труда рабочих и инженеров, становится понятным, что свободный и честный труд был в общественной собственности, при социализме и Советской власти. А при буржуазном строе с его частной собственностью характер труда рабочего меняется, и суть труда меняется, он, труд рабочего, стал собственностью хозяина завода, как и те же станки, и те же изделия. Какая же здесь может быть честность труда, если в его суть заложена нечестность присвоения его ценности, если ценность рабочего взвешивается прибылью, которую он приносит хозяину, стало быть, тут лежит и несвобода труда? Нет, ценность и честность своего труда рабочий должен измерять не только зарплатой. В душе рабочего человека, по себе знаю, обязательно заложена чувствительность к честности отношения к его труду и к его трудовому достоинству, а достоинство его подсказывает ему, на кого и для чего он трудится, и тут суть не ограничивается только одной зарплатой. Так-то… Значит, она все-таки верит в меня, а разговор ее о честности труда — это для подкрепления моей веры в ее доверие ко мне, — поставил он точку в разговоре самим собой. И в ремонте плиты поставил точку: — Никодимовна! Принимайте работу! — позвал он заведующую кафе.

Первое знакомство

Петр прохлопотал вокруг: машины чуть ли не до обеда. Зато, когда завел двигатель и послушал его, и когда выехал со двора и сделал круг по улицам вокруг школы, а потом остановился подле школьных ворот и, не выключая двигателя, еще раз обошел машину и оглядел ее внимательным, ласковым взглядом, вторично послушал двигатель, он довольно потер ладони, улыбнулся и вслух проговорил:

— Молодец, Петр Агеевич, поездим еще месяца три без забот… Порезвится еще старушка.

Он прибрал в гараже, запер ворота, сходил к сторожу сказать, что выезжает, и поехал к магазину. Во дворе магазина его встретила кладовщица и спросила скорее для получения информации, чем из-за хозяйственной обеспокоенности:

— Что, Петр Агеевич, полечили свою лайбу? Теперь быстрее побежит?

— Полечить — не полечил, потому, как мы до болезни не доходили, — сказал Петр, причисляя машину к себе в пару, — а профилактику, вроде как спортивный массаж, провели, — и толкнул ногой упругое колесо для подтверждения здоровья машины и будто обиженно сказал: — А почему она в ваших глазах — лайба? Мы еще спорим с новыми машинами.