Степан Янченко - Утраченные звезды

Татьяна Семеновна стояла в людской массе и слушала их речи слухом и мыслями этой массы трудовых людей и могла дать оценку всему сказанному и всему происшедшему так же, как воспринимали и понимали их участники митинга, стоявшие вокруг нее. Она видела и слышала, что люди воспринимали все сказанное с пониманием и с одобрением. А правда была произнесена смело и с разоблачением тех, кто принес рабочим беду на долгое время, почему и замалчивается и скрывается все, что касается несчастья людей, не только отдельных людей, а всех поголовно людей труда, как будто все они неудачники в жизни.

Когда толпа сдвинулась, до первой в аллее скамейки Татьяна Семеновна предложила:

— Давайте посидим, пока люди пройдут до конца аллеи и разбредутся по улице, — и первая села, притягивая мужчин. — Ну, расскажи, Андрюша, как каникулы проходят, скоро кончаются, отдохнешь ли за лето?.. А наши ребята в деревне у бабушки. Как Павел, Рита?

Андрей был готов поговорить с хорошо знакомыми и, по его мнению, близкими по духу и по положению людьми из одинаковой с ним рабочей и безработной среды. Он охотно и подробно рассказал о себе. Считал, что за лето он отдохнет физически и умственно и будет готов к предстоящему тяжелому учебному году и к тому, что после окончания одиннадцатого класса всем выпускникам школы предстоит еще более трудный год, год проверки на твердость характера и накопленных знаний. А еще выпускники школы будут проверяться самой жизнью, как потоком, в котором предстоит плыть и надо выбрать и берег и пристань, какую уже по настоящему надо выбирать для причаливания. А причалить так надо, чтобы сразу было видно, в какую сторону двинуться по берегу жизни.

Петр Агеевич, выслушав расцвеченную речь Андрея, весело рассмеялся:

— Кудряво сказано, но правильно. Мы верим, что ты с рабочей зоркостью правильно выберешь себе пристань, от которой пойдешь своим курсом.

Андрей без смущения, с юношеской непосредственностью сказал:

— Спасибо, в себе я уверен. Но еще многое будет зависеть от того, что я от нашего времени принакоплю и что положу в заплечный рюкзак, и чем буду пополнять истощающиеся запасы в пути по жизни.

На этот раз рассмеялась Татьяна Семеновна и мягко, по-матерински проговорила:

— И это с пониманием сказано, Андрюша. Но на этот счет еще древние мудрецы пророчили, что не надо отрывать свои корни от материнской почвы.

— Да, я слышал от строителей, что фундамент под новый дом надо закладывать на материнском слое.

— Вот видишь, кое-что и от старших надо собирать и приберегать в своем рюкзаке, — опять заметил Петр Агеевич с дружеской улыбкой.

— А знаете, за этот летний сезон я с отцом уже объездил почти всю область. Мы развозили мелькомбинатовский комбикорм, на что пристроился работать отец и меня в помощники взял. Комбикорм возим заказчикам от торговли, а иногда и сами расторговываем, так я чего только мудрого, и веселого, и горького, и обидного для властей не наслушался. Плюс к тому, что за два месяца я заработал 15 тысяч рублей, я поднакачал себе мускулы и укрепил кости. А мозги во время такой работы всю шелуху выдувают, — рассмеялся над собой Андрей и, покачав от удивления своим словам головой, продолжал отвечать на другие вопросы Татьяны Семеновны.

— Рита у тетки в Таганроге на южном солнце жарится и соленую воду азовскую глотает, скоро, наверно, приедет. Павел у бабушки в деревне от дедушки агрономию и крестьянские мудрости постигает. На прошлой неделе приезжал и останавливался на ночлег не дома, а у меня. С отцом он разорвал окончательно и как с капиталистом, и как с человеком чужого духа. Забрал в школе свои документы для перевода в вашу родную Высокоярскую школу. Он надеется, что там его не будут причислять к буржуйскому отродью и Золотую медаль за честные успехи получит… Я был с ним в Высоком Яре, на школу посмотрел, прикоснулся к социалистической деревне и жизни. Виделся там с вашими ребятами, — ярко покраснел и не признался, что обо всем своем с Катей поговорил, и что Павла с нею свел, тоже умолчал, и что Павел не посмел сказать все о перемене в своей жизни. И о главном для Павла, а может, и для Кати, что Павел решил поступать учиться не в военное училище, а в один из московских вузов, тоже Андрей умолчал, боясь чем-нибудь расстроить родителей Кати, зная их щепетильность в отношениях к детям. Впрочем, родительскую строгость он воспринимал, как необходимое поведение родителей для основы семейной среды.

Прикинув для себя, что ответил на все вопросы Татьяны Семеновны, он скорее вопросительно, чем утвердительно, сказал:

— Ну, я пойду?

— Так нам по дороге, поедемте вместе, — предложила, Татьяна Семеновна.

— Нет, я поеду еще к отцу на работу. Отца на митинг хозяин не пустил. Так и сказал: Мне нужен работник, который не знал бы, что такое митинги, если даже они и в разумных целях кричат. На митингах не о торговых выручках говорят, а нам нужны доходы от моего производства.

Они дружески распрощались и что-то в их прощании было большее, чем от юношеской дружбы детей.

Возбуждение в областной администрации

Весть о многолюдном заводском митинге на Станкомашстрое к концу дня облетела весь город. А молва о победных результатах митинга неожиданно приобрела раскрашенный нарядными красками образ, который вызывал симпатию и чувство удовлетворения: можно, выходит, и народу самому, что надо отобрать, если всем вместе побороться.

В автобусах, в троллейбусах до вечера только и разговоров было, что о митинге на самом большом заводе города. Митинг стал взбодрившим событием для дремотно-равнодушной жизни горожан. Он разбудил задремавшее пролетарское сознание рабочих. Горожанами уточнялись и обсуждались все подробности, хотя мало кто был осведомлен о деталях знаменательного события.

Митинг особенно встряхнул жителей заводского района. Здесь общее настроение сводилось к тому, что рабочие и служащие, даже представители интеллигенции с похвалой поддерживали и одобряли машиностроителей. Во многих высказываниях сквозила некоторая гордость за организованность рабочих. Ощущение было такое, что известие о митинге как о большом городском событии разошлось по городу широкими кругами и обратило чувства и мысли горожан в сторону общественного движения.

Глава областной администрации Гринченко Николай Михайлович через два часа после окончания митинга уже имел магнитофонную запись всего хода митинга. Он приказал никого к нему не впускать, ни с кем не соединять по телефону, поручил объяснять, что его нет на месте, чтобы не отвлекаться, и поставил пленку для прослушивания. Он, сидя за столом, внимательно прослушал запись, делая заметки в записной книжке для деловых выводов.