Степан Янченко - Утраченные звезды

Гринченко был уже немолодой человек, в советское время был уважаемым в области хозяйственником, знал очень многих людей, с ними вместе и поседел. Думалось, именно аккуратная седина придавала его моложавому лицу спокойную выразительность, а гармонировавшие с ней светлые серые глаза смотрели на людей с умной проницательностью.

Эта проницательность взгляда вызывала у людей двойственный отклик. Большинство, подчиненных сотрудников, повинуясь его легкому распознаванию скрытых в них мыслей и душевных движений, тотчас шло на сотрудничество с ним; другие, правда, составляющие меньшинство, не выдерживали его легкого проникновения в их скрытые слабости, становились в позу дерзких оппонентов. Эти люди были ему смешны, так как легко подчинялись его неотразимой логике мышления. Его неотразимые доводы были покоряющими, перед ними никли всякие оппозиционеры.

Гринченко был избран на пост главы администрации области после трех неудачных назначенцев президента, которые старательно порушили хозяйство области. На выборы он был выдвинут патриотическими силами и избран народом с доверием за заслуги прошлых лет. Он формально не восстановился в компартию после ее разгрома, но люди верили в его честность и по наитию догадывались, что честный человек не может просто так избавиться от убеждений, впитанных с молоком матери. По существу, здравомыслящие жители области сами вновь причислили его к компартии, за что он был благодарен трудовым людям и был рад за них и за компартию, за их идейно-моральное слияние, когда дело касалось вопроса жизни людей. И он оправдывал доверие трудящихся своим идейным причастием к компартии, а трудящиеся были довольны своим выбором и тем, что указали ему, где в нынешней жизни его место как человеку, преданному трудящимся.

Избрав его на пост руководителя области, жители ее обрекли его на жизнь и на работу в очень противоречивой ситуации. Честные труженики об этом догадывались и с пониманием относились к его действиям и тогда, когда он делал преклонения в сторону центральных властей, и терпеливо выслушивал либерал-демократов, когда они упрекали его за нескрываемое предпочтение людям труда.

По сути дела он оказался между молотом и наковальней, где наковальней была вся Россия, а молотом — либерально-рыночные реформы, которыми угнетались трудовые люди с их советским образом мыслей, психологией свободолюбия. Под перековку вместе со всеми, конечно же, подпадал и он, народный избранник, отныне нареченный региональным губернатором.

Приспосабливаясь к противоречивости ситуации, в которую был вброшен волею людей, он не позволил рыночным реформаторам выворачивать наизнанку его душу, закаленную в горниле социализма, не мог отступиться от объективности своего миропонимания, и молот реформ бил по твердому холодному металлу и отскакивал от холостых ударов. Таким образом, хоть немного облегчались для трудящихся области удары реформ. Это давалось ему нелегко, — приходилось и еще приходится преодолевать огромное буржуазное сопротивление и непонимание на месте, косые взгляды и упреки в центре, да и сами реформенные законы стоят барьером на пути защиты трудящихся от волчьих наскоков рынка и реформаторов.

Вот где проходит воистину большевистская закалка характера. Спасибо тому времени, что народила большевизм. Либерал-реформаторы пусть себе исходят желчью, а большевизм, как свойство железного характера, возродится, и такие человеческие качества, как стойкость и способность на самопожертвование, присущие большевикам, останутся основой для возрождения воистину высоко нравственного общества — социализма.

Гринченко после прослушивания записи митинга некоторое время посидел в задумчивости, стараясь представить настроение толпы на митинге и психическое потрясение гендиректора завода Маршенина. А моральное потрясение у Маршенина вряд ли будет — к такому он не способен.

Этот человек, ограниченный и бездарный, снедаемый алчностью и коростой частнособственнического властолюбия вдруг почувствовал себя независимым и от органов власти, и от широкой общественности и все больше вел себя вызывающе и дерзко по отношению к областной администрации. Сдерживал себя лишь перед руководителем области, однако давал понять, что делает это исключительно из личного уважения к Гринченко.

Взаимоотношение Гринченко с директором завода лишний раз подтверждало противоречивость беспомощного положения выборного руководителя области. С одной стороны, он должен был служить своим избирателям, то бишь трудовым людям, а с другой стороны, перед ним властно стояло буржуазное государство маршениных, прислуживающее частному капиталу в лице маршениных своими законами и своим правительством, которым он должен подчиняться. Это был пример на местном уровне полной зависимости, а потому и безвластия государственных органов перед частным капиталом.

Гринченко давно раскусил Маршенина как страшно жадного человека и негодного предпринимателя, да вот и на митинге его оценили люди: негодный директор и ворюга.

Маршенин относится к тем типам людей, которые умеют наживать частную собственность жульническим путем и умножать ее чужим трудом при полном отсутствии способности к деловой предприимчивости. Единственное, что он усвоил для себя из сути реформ, так это возможность держать людей в повиновении путем экономического подчинения. Есть в руках экономические рычаги — никакой личный инженерный талант не нужен: за капиталы все можно купить — любой талант и людскую послушность.

Весь драматизм положения Гринченко, как руководителя области, кроется в том, что его власть, которую назвали исполнительной и государственной, никак не распространяется на Маршенина — владельца завода. Маршенин вылупился из какой-то антиобщественной, антинародной пучины независимо от государства, создавшего пучину как маршенинщину. Маршенин может так же и кануть в кромешность этой пучины, и это произойдет так же независимо от государства. И Гринченко такого оборота в жизни капитала не может уследить. И никто об этом не станет докладывать, потому что частный капитал существует в надгосударственной сфере, где властвует стихия конкуренции. В этом, с точки зрения здравого смысла, заключена вся абсурдность жизни капитализма.

И в этих условиях Гринченко не может не приветствовать победу рабочих на митинге, где Маршенин получил по рукам при попытке урвать в частное владение здания больницы, а людей оставить без лечения. Если бы даже он, Гринченко, был человеком других убеждений, как, например, будь он сторонником либерал-демократов, он все равно должен быть довольным результатом митинга, потому что он урезонил распоясавшегося хапугу.