Степан Янченко - Утраченные звезды

— Так-то, Петр Агеевич, — в Советском Союзе, независимом государстве, в котором сами социализм и Советская власть были новаторскими актами в подлунном мире, — заговорил Семен Семенович и разогнался, было походить, но наткнулся на ограниченное пространство и просто затопал по комнате. — В то, наше время, ни ты со своими конструкторскими и рационализаторскими изобретениями, ни мы, высокоярцы со своими индивидуальными поземельными распределениями общественного артельного дохода, ни Дзержинский и Макаренко и их единомышленники не были связаны в своей инициативе, направленной на эффективное воспитание, по рукам и ногам международными соглашениями с империалистами мира. Вот почему Советский Союз, если из календаря ХХ века еще исчислить годы войн и время на восстановление разрушенного хозяйства, опередил мир империализма на 100–150 лет в своем научно-экономическом развитии и социально-культурных достижениях. Предатели социализма и Советского Союза загнали нас под крышу империализма, и теперь нам надо думать, как разорвать империалистические цепи, которыми нас опутали.

Он остановился, устремил взгляд за окно, где за время, пока они сидели то за одним, то за другим столом, небо закрыла черная туча. На дворе неожиданно нависли сумерки. Семен Семенович оглянулся по комнате, нашел электровыключатель, щелкнул им, и в тот же момент полыхнула по окну ослепительная молния. Все трое от неожиданности испуганно вздрогнули. Но в следующую секунду с железным грохотом прогремел гром, и по стеклу окна ударили первые капли дождя. Дождь и гроза своим шумом отвлекли их от беседы, которая уже не возобновлялась. Все трое посидели еще молча и понаблюдали за дикой игрой грозы, послушали ее буйствование. К ним заглянула Катя, весело спросила:

— Вы не перепугались тут?

— А вы? — спросила мать.

— Весело так гроза играет — отчего же пугаться, — ответила Катя, но дверь за собой закрыла осторожно.

Эта августовская ночь, еще летняя, но уже предосенняя, загустевшая, усыпанная остро блестевшими звездами, была для Петра Агеевича какой-то разорванной на части. Этим она стала ему памятной как ночь перед первым районным партсобранием.

Ему всю ночь снился один и тот же сон о том, как ему вручали партийный билет. Он с большим волнением брал билет из чьей-то руки, чья это была рука — он не видел. Это была какая-то символическая рука. Он думал, что это была рука всей партии. Он должен был, принимая билет, что-то сказать, но нужные слова не приходили на ум, отчего он горько смущался, и от такой горечи просыпался.

Лежа затем с открытыми глазами и слушая сонное дыхание жены, он глядел в легкую ночную мглу и уже наяву пытался представить, как ему будут вручать партбилет. Когда он незаметно снова засыпал, к нему вновь являлся тот же сон, и опять он просыпался от жгучей горечи, потому что не находил, что ответить на получение партбилета. Так за ночь с ним повторилось несколько раз.

А, проснувшись в последний раз и, глядя на посветлевшее окно, он подумал, что, может быть, партбилету и не нужны никакие горячие слова, а просто — положить его к сердцу и кулаком пригвоздить к своей груди так, что бы, если вдруг появятся такие силы, его могли оторвать от груди только вместе с сердцем.

Петр Агеевич, проснувшись, первые минуты чувствовал некоторую усталость от бесконечного, прерывающегося сновидения. Он поднялся с большой осторожностью, чтобы не потревожить сон жены, и на цыпочках, балансируя руками, прошел на кухню, поставил на плиту чайник с водой и в ожидании, когда вода закипит, прошел в ванную умыться.

Пока в квартире все еще спали, Петр Агеевич сидел на кухне и пил горячий чай, откусывая по крошечке печенье, и из головы у него не выходил длинный, прерывистый сон о получении партбилета. Глотая горячую воду маленькими глотками, он думал о том, какое значение в его жизни теперь будет иметь партбилет? И он мысленно пытался представить разницу между тем, что партбилет есть для жизни, и тем, что он есть в жизни, и видел в этом два значения, два смысла.

Первое положение он отбросил от себя, так как никогда ничего не искал на стороне для своей жизни, а находил все для себя только в своей жизни, только в самом себе. В свое время, в детстве, он даже не имел пионерского галстука, не был комсомольцем, не имел комсомольского билета, и в то же время и в детстве, и в зрелом возрасте он во всем слыл общественным активистом. Но активистом в общественных делах он был сам по себе, по своей общинной натуре, однако не терпел принуждения со стороны какой бы то ни было организации.

И вот теперь он сам — по своему обдуманному решению, по сердечному велению, по осознанному и действенному убеждению менял свой характер и вступал в коммунистическую организацию. Выбор им партийной организации был не случайный.

Во-первых, коммунистическая партия рождена самим трудовым народом, она выросла из народной почвы, из самой ее толщи, питается ее живительными соками и потому предана трудовому народу как своему материку.

Во-вторых, как зеленая лиственная масса всего растительного мира впитывает энергию солнца для жизни всего этого зеленого мира, так коммунистическая партия впитывает в себя трудовую человеческую энергию во имя будущего и превращает ее в энергию духа и обогащает ею человеческий мир, становясь сеятелем и созидателем нового справедливого будущего. Какое это великое предназначение — открывать людям сияние света будущего, помогать им увидеть это лучезарное сияние и вести их на борьбу за достижение такого будущего!

Коммунисты — это люди из трудового народа, которые воочию видят это будущее — будущее всеобщего труда и его всеохватного вдохновения от завоеванных всечеловеческой свободы и равенства. Они своим духом живут в этом будущем и зовут за собой всех людей труда. Вот к каким людям-сеятелям и борцам-созидателям я отныне примыкаю, и какое знамя я буду нести! — мысленно сказал сам себе Петр Агеевич, глядя за окно, за которым на посветлевшем небе уже занялась заря восходящего солнца. — А мой партбилет и будет тот не замолкающий голос, что до конца дней моих будет повелевать мне не выпускать из рук Знамя моей партии.

Он посмотрел на чашку, которую на столе держал двумя руками, длинным глотком допил остатки чая, поднялся, еще налил и сел на место, отхлебнул несколько глотков несладкого, круто заваренного кипятка. Затем снова взял чашку в обе руки и на пару минут задумался. Он как бы оглянулся кругом, чтобы увидеть и понять, среди кого он будет держать знамя своей партии. И вдруг увидел вокруг себя огромное количество других, чужих ему партий. Они наклеили на себя разные названия, но объединены буржуазной однородностью, общим служением частной капиталистической собственности.