Степан Янченко - Утраченные звезды

Сокращения Татьяны Петр тайно ждал и готовил себя к тому, чтобы как-то облегчить ее переживания. Этот черный день для них пришел как неотвратимый, страшный рок, и теперь неизвестно было, куда повернется судьба инженера-конструктора Татьяны Золотаревой.

Взглянув на пылавшее от волнения лицо жены, Петр все понял, и что-то неприятно кольнуло в сердце. Что? — тихо спросил он. Татьяна стала рассказывать, казалось бы, спокойно, но в голосе слышалось напряжение, и глаза ее временами поблескивали слезами, она огромным усилием подавляла их: слез ее Петр не должен был видеть. Но Петр эти ее слезы предчувствовал задолго до черного дня и готовил себя к тому, чтобы встретить жену в этом случае спокойно. Но спокойствия не получилось. Взглянув еще раз на лихорадочно горевшее лицо жены, он вдруг увидел совсем незнакомые ему глаза: всегда красивые, привлекательные таинственной глубины синевы своей, они вдруг словно провалились в свою померкнувшую синеву, а вокруг них легли серые круги. Сердце Петра дрогнуло. Он сердцем почувствовал глубочайшую трагедию близкого, родного человека, Ему вдруг стало жарко от внутреннего напряжения и охватившего его ужаса за Таню. Чтобы не показать своего состояния жене, он отвернулся было от нее, но в следующую секунду взял себя в руки и с напускной беспечностью сказал:

— Переживем, Танюша, мы переживем, — он отвел ее к верстаку и, как мог, стал успокаивать и обещать, что она еще вернется к своему конструкторскому делу, а сам он зарабатывает за двоих, да у нее последний год и так ведь зарплата была — одно название. — Так что все образуется, должно же оно улучшаться, в конце концов.

Татьяна улыбнулась бледными губами, согнутым пальцем стерла слезу, поправила прическу и сказала:

— А может, Петя, вот такая надежда и подвела нас?

— Кого — нас? Нас? — показал он пальцем на себя и на Таню.

— Рабочих всех, по всей России рабочих пустая надежда подвела — дескать, об-ра-зу-ет-ся…

Татьяна задела струны, которые последнее время натягивались в нем и которые он оберегал от постороннего прикосновения. И он поспешил отвести Танино прикосновение, сказал:

— Так что? Ты уже закончила работу?

— Да, весь отдел сразу закончил, даже незавершенные чертежи и расчеты собрали и сдали, — с горькой улыбкой сказала Татьяна, и Петр ее понял.

— В таком разе пойдем домой, мои дела сегодня тоже подождут, ничего срочного, — он сказал таким тоном, который указывал, что только сегодня и не было срочных дел, а в другие дни они есть, много еще есть у него дел, пусть она не беспокоится.

Он не оглянулся ни на товарищей, ни на свое рабочее место, показывая, что оно от него никуда не денется. А товарищи посмотрели на него понимающе.

Дети уже пришли из школы, обедали все вместе, и было над чем посмеяться. Дети наперебой рассказывали о веселых шалостях и проказах ребят и о неумении учителей разгадать хитростей учеников. А отметок сегодня у них не было, но если бы их вызвали, то обязательно были бы пятерки. Дети на радость родителям учились хорошо. Катя, без всякого сомнения, выходила на выпускную медаль, а Саша обязательно получит Почетную грамоту. Он еще только восьмиклассник.

Родители, не сговариваясь, как всегда за столом, внешне держались весело, искренне радовались успехам детей, а грусть, какую они держали в себе, за обедом не резон было показывать.

О случившемся сегодня с Татьяной Петр сказал детям после обеда, в минуту, когда все кончили есть, но еще не встали из-за стола. Сказал как будто между прочим, как о чем-то не имеющим большого значения для семьи и на жизнь детей никак не влияющем.

— Мать завтра уже не пойдет на завод, но это не должно вас смущать.

— Что — уже безработная? — испуганно спросила Катя, испуг ясно отразился и на ее лице, а глаза заблестели влагой: она уже знала и даже видела, что такое безработица.

— Да нет еще, просто отпустили в неоплаченный отпуск, — сделала попытку успокоить детей Татьяна.

Саша смотрел на мать растерянно, а Катя с тоской сказала:

— Это уже — безработная, только без пособия.

— Нам обещают выплачивать минимальную зарплату, — сделала еще одну попытку успокоить детей мать. Но Катю уже нельзя было убедить в том, что ничего страшного для семьи не произошло, девушка уже все понимала, она уже готовилась стать студенткой вуза. Как теперь будет с ее мечтой и ее будущим — нельзя было даже угадать, не только быть уверенной.

И родители понимали Катю, они ее понимали больше, чем она сама. В таком случае духу отца нужна крепость, и Петр сказал:

— На вас, дети, это не отразится, вы должны учиться, как учились, хорошо учиться, отличниками быть. И в вузе, Катюша, ты будешь обязательно учиться, в каком захочешь будешь учиться, только бы поступила.

— Спасибо, папа, мы постараемся, — вздохнула Катя и, встав, поцеловала папу и маму, подбадривая их.

Дети ушли в свою комнату, а родители молча смотрели им в след — теперь камня с сердца не снять ни себе, ни детям.

В своей комнате Катя сказала Саше:

— С завтрашнего дня не берем денег для буфета.

— Нельзя так сразу, — возразил практически мыслящий Саша, — постепенно надо, чтобы не было так наглядно, и чтобы мать меньше переживала, можно брать деньги, а не тратить и потихоньку класть назад.

В сумерках реформ

Полгода неоплачиваемого отпуска Татьяна Семеновна не сидела без дела. Сперва она пыталась искать работу по своей инженерной и конструкторской специальности — не получилось: везде в первую очередь на предприятиях сокращались женщины и инженеры, а во вновь появившихся коммерческих организациях и предприятиях к инженерам-женщинам появилось презрительно-обывательское недоверие. Тогда она прибегла к новому маневру. Она неплохо умела печатать на пишущей машинке, а шить и вязать пристрастилась еще в молодости, по этим двум специальностям за короткое время экстерном приобрела дипломы. Но и эти дипломы, присовокупленные к инженерному, ее не выручили: безработица в новой России уже прочно устоялась, как тина в стоячем пруде.

В своих мытарствах Татьяна узнала еще одну маленькую сторону жизни, она открыла особенность закоснелых профессиональных традиций канцелярских машинисток. В государственных и общественных учреждениях места машинисток заняты пожизненно; начальники менялись, а машинистки оставались, даже сокращения штатов их обходили. Татьяна позавидовала тому, что секретари-машинистки — самая самозащищенная категория работников в чиновничьих конторах, человеку со стороны проникнуть в эту касту невозможно. А в частных офисах и вовсе сидят свои. И если не пожизненно, то с передачей мест по-родственному принципу.

В швейных фабриках и мастерских, куда в былые годы постоянно требовались профессионально обученные работники в основном из числа женщин, вдруг не стало заказов, да и тканей не оказалось, а рабочие места сократились в три — четыре раза, и бывшие мастерицы маялись без работы в бессрочных отпусках, экономя для вдруг вылупившихся предпринимателей средства по безработице.