Леонид Костомаров - Десять кругов ада

Никто из слушавших его не знал, конечно.

- Ну, друзья мои, - кривляется, - Шекспира опять же надо знать, великого английского драматурга. Так вот был в его пьесе "Король Лир" некий Кент, и был он кем? - спрашивает этих.

А они только зенками лупают.

- Друганок его, - несмело кто-то говорит.

- Правильно! - Колесо его поддерживает. - Другом его был лучшим, а король этот, Лир, сдал его, так сказать. Предал.

- И что? - эти спрашивают в один голос.

- Что... - кобенится знаток, - казнил он его, что...

- Вот сука... - Все хором вздыхают. И смех, и грех.

- Так, кенты, - говорю я тут, выходя из своего укрытия.

Встали, набычились.

- А ксива, мазя, ништяк - эти слова можете объяснить, философ? - спрашиваю Дроздова.

- Эти - нет, я ж залетный в Зоне, не старожил... - ухмыляется. - Это к блатным.

- Давай ко мне, залетный... Ты, я вижу, кладезь мудрости... дурной. Может, пописываешь, как Достоевский наш? - спрашиваю. - Ну, вот скажи, что такое "лоб зеленкой намазать"?

- А то вы не знаете?

- Знаю, но, может, ошибаюсь... Ну?

- Лоб зеленкой смазывают перед расстрелом... А когда смертник спрашивает зачем, ему отвечают: чтобы заражения крови не было, - без улыбки объясняет Дроздов.

Тут даже я засмеялся. Надо же, черти, что сочинят.

- Ясно, - говорю.

В кабинет мой тем временем вошли. И говорю я ему:

- А вот что бы сделали вы, Дроздов, если бы знали, что от ваших показаний зависит, смажут ли "лоб зеленкой" виновному или безвинному?

- Ну, вы же знаете, что я отвечу, как честный человек... - вздыхает. - А в чем дело-то?

- Я о событии в электричке, в этом году, - к главному сразу приступаю. Вы можете сказать об этом правду... Но - молчите все... А решается судьба человека. И зависит от ваших в том числе показаний.

Смотрю, задумался. Голову опустил, интеллигент соломенный, мучается или делает вид - не пойму...

- Я, между прочим, пытался давать показания... - обидчиво начинает гундеть. - Мне ж не поверили, даже не записали их. Ведь как получается: сказал раз правду, а мне говорят - врешь, вместе с ними, преступниками, окажешься, говори другое... Да лучше уж промолчать вообще. Так и сделал.

Гляжу я на него, и даже симпатичен он мне в чем-то стал, хоть и хорек еще тот... Неглупый в общем-то человек, а вот судьбой своей распорядился так глупо...

Что его жизнь сейчас - скитания по товарнякам вечные? Эх... Вздохнул я глубоко, с сожалением его оглядев. А он это заметил.

ЗОНА. ДРОЗДОВ

Ну, и что ты вздыхаешь?

Никак жалеть меня собрался? Эх, майор, майор, ничего-то ты в жизни пока не понимаешь, хоть и покоптил свет. Так вот, уважаемый хранитель зэков, должен сказать тебе, что жалеть меня совсем не стоит. А вот тебя впору бы и пожалеть... Что ты видел в своей жизни распоганой?

Рожи зэковские, верно? Раз в год - санаторий Министерства обороны в Туапсе, попивал там вина дешевые с такими же служаками занудными, старыми кобелями, на бабенок траченых с тоской посматривал, боясь подойти, да жене сувенир дурацкий привозил...

И это твоя единственно "правильная" жизнь? А видел ли ты туманы утренние на ржавых брейгелевских полях под Ригой, можешь ли представить, что такое низкие облака в Абхазии, утром, когда они после дождя цепляются за елки и стоят как вкопанные, бело-белые, похожие на пасущихся коров?

И в степи росной ты не просыпался - холодный, но свободный, когда не надо бежать на работу и подчиняться дуракам начальникам... И не знаешь ты, что такое сладостный страх, что появляется перед тем, когда соблазняешь хозяйскую дочку, краснолицую пипу... И не знаешь ты, живой ли проснешься, иль обласканный топором ее батяни - на том свете... Эх, майор... Ты на этом свете живешь-прозябаешь, а я - на всех...

ЗОНА. МЕДВЕДЕВ

Задумался. Понял, видать. Хорошо.

- Теперь вам не надо бояться, Дроздов. И если вызовут, расскажите правду, от этого как раз сейчас судьбы зависят. Суд идет уже над убийцей, а вину его доказать не могут. Решайте, Дроздов, вы же считаете себя человеком порядочным... И еще. Рядом с вами спит Журавлев. У него положение сложное: вот уже год он болтает дружкам, что невиновен, что наговорил на себя. Передайте ему, что если он найдет в себе силы назвать истинного убийцу, второго человека, что был рядом с ним, ему поверят, и ждет его помилование... Я говорил об этом с судьей...

Подумал. Кивает - сделаю.

А я вдруг вспомнил слова судьи моего, напоследок как он сказал: "Человеческие отношения на деньги нельзя менять". Это точно, человек есть человек. И никогда в нашей стране такого не будет.

- Идите...

И я теперь был спокоен.

НЕБО. ВОРОН

Рано ликовать, товарищ майор. Не так все легко, как тебе кажется. И не потому, что невольники такие плохие, а, наоборот, оттого, что их охраняющие порядочные прохиндеи. И высвободить невиновного Журавлева не получится по той причине, что этот скромный бухгалтер давно уже стал ox как нужен подполковнику Львову, и без Журавлева сейчас уже не мыслится механизм функционирования денежных потоков Зоны. Журавлев оказался толковым финансистом, и "хозяин" Львов засадил его за квартальные и годовые отчеты своего хозяйства, порядком запущенного. Бухгалтер справился с делом отлично, и теперь уже не чем иным он не занимался, как еженедельным подсчетом денег Зоны. Да и не просто считал Журавлев, а подсказывал тупым офицерским женам, что трудились в бухгалтерии, как обойти иные формы налогов, как скрыть часть бюджетных денег, поступающих на счет колонии, и как оприходовать деньги, зарабатываемые колонией на заводе, в материальные ценности для начальника колонии и его наиболее близких подчиненных. Докладывал он только самому подполковнику, и тупые жены не подозревали, что за их спиной вертится огромный механизм приписок, злоупотреблений и хищений.

Такое стало повседневностью в этой стране через десяток лет, в разгар "перестройки", но тогда воровство с помощью мистификаций с бумагами не было еще развито столь бурно. Журавлев стал находкой для смелых экспериментаторов, что теперь не боялись проверок - все внешне сходилось в их бухгалтерии. Крутились и падали в карман большущие деньги. У Львова все было в цепких руках: цемент, стройматериалы, бетон, асфальт, железо, гвозди, лес и доски со своей пилорамы, а самое главное - дешевая рабсила, рабы. Он так хитро управлялся всем этим, что должны ему были все организации города и власти его. Дачку сделать, баньку, личные машины ремонтировать и красить, дипломы в институты строгать - на все способны его умельцы...

Робкие прошения Журавлева по поводу изменения срока подполковник пропускал мимо ушей: а кто же считать ему будет денежки? - резонно думал он. Вот такая ситуация, и исходя из нее ну очень уж не захотелось бы "хозяину", чтобы вдруг Журавлев стал невиновным, как было на самом деле. А к этому и шло, вел к этому Медведев, пытаясь доказать его невиновность, не ведая, что тем самым спровоцировал он не просто конфликт, а направил на смерть нескольких людей. Вот какая интересная штука жизнь человеческая: зло творится не потому, что хочет этого чистюля майор, а потому, что он не хочет как раз зла! Парадокс. Поняли что-нибудь, Достоевский?