Бретт Холлидей - Бретт Холлидей. Умри, как собака

Шейн вошел в красиво отделанную и приятно обставленную гостиную. Генриетта закрыла за ним дверь и, широко шагая в своем халате, развевавшемся вокруг худых жилистых лодыжек, направилась к стеклянному кофейному столику перед диваном.

— Я пью водку,— объявила она.— И капельку воды, чтобы не так крепко. Если хотите смешать что-нибудь этакое, необыкновенное, думаю, можно позвать гостиничную прислугу.

На кофейном столике стояли бутылка водки, ведерко с колотым льдом, графин с водой и стакан виски с содовой и льдом. Шейн сказал:

— Водка с водой и льдом — это замечательно.

Генриетта пошла в дальний угол гостиной и вернулась с чистым стаканом, который вручила Шейну со словами:

— Наливайте себе. И я тоже.

В бутылке было примерно на четверть водки. Шейн плеснул на дюйм на дно своего стакана, пальцами подцепил два кубика льда из ведерка и бросил в стакан, долил воды до половины и с интересом наблюдал, как Генриетта налила вдвое большее количество виски в свой стакан, добавила кусочек льда и около столовой ложки воды.

Затем она достала сложенный кусок желтой бумаги из кармана халата и протянула ему:

— Это оставили на конторке полчаса назад. От «Вестерн Юнион», говорят.

Шейн прочел такие же карандашные строчки, как и в его записке:

«Собака уже мертвая, а Люси Гамильтон еще нет. Скажите Шейну: мы предупреждаем всерьез».

Генриетта села в угол дивана и наблюдала за выражением лица рыжеголового детектива, пока он читал записку.

— Что это значит? — спросила она.— Люси Гамильтон — это та симпатичная секретарша в вашем офисе?

Шейн кивнул. Он достал свою записку и протянул ей:

— Обе даны каким-то оборванцем бармену в деловой части города около часа назад для передачи нам.

Она прочла его записку:

— Значит, вы раздобыли собаку?

Глаза ее блеснули удовольствием.

— Как только вы обнаружите, что собака сдохла, поев моего отравленного цыпленка, вы можете получить ордер на задержку похорон, и они смогут сделать вскрытие тела Джона, ведь правда?

Шейн ответил:

— Если я продолжу расследование, получу анализ содержимого желудка собаки и выяснится, что она действительно была отравлена.

— Ах, вот как, «если»,— подхватила она колко.— Разве я вас не для этого наняла?

Шейн сел в кресло перед ней и скрестил длинные ноги. Глотнув из стакана, он сказал:

— Вы прочли обе записки. Я был в квартире Люси Гамильтон, когда вы позвонили, и ее в квартире нет. Я думаю, что в данной ситуации я выйду из игры, мисс Роджелл.

— Вы не можете этого сделать. Я заплатила вам несуразную сумму за день работы, и все права на моей стороне. А тут какая-то глупая записка,— она презрительно отмахнулась.— Просто блеф, чтобы вас запугать. Не думала я, что вы такой.

— Пока они держат Люси, у меня связаны руки,— возразил Шейн.

— Ерунда! Слушать не хочу. Я требую, чтобы мне представили труп собаки. Я за него заплатила.

Шейн помотал головой:

— Завтра же верну вам чек.

— А я отказываюсь его принять. Я подам на вас в суд. Послушайте, молодой человек…

— Это вы меня послушайте,— он не повысил голоса, но в его тоне была такая непреклонность, что она не перебила его.— Ваш брат умер. Люси Гамильтон жива. Я хочу, чтобы она и дальше оставалась живой. Это же так просто.

— Значит, будете лебезить перед ними? Позволите им смыться безнаказанно только потому…

— Только потому, что я могу таким образом спасти мою секретаршу,— голос Шейна стал жестким.— Совершенно верно. А теперь, когда вы уяснили ситуацию, мы можем объединить усилия, если вы расскажете мне все, что будет способствовать ее освобождению. Как только она окажется в безопасности, я немедленно готов продолжать расследование. Но не раньше.

— Но похороны в полдень. Джона кремируют, и тогда будет поздно что-нибудь делать.

— Тем более надо пошевеливаться, чтобы найти Люси как можно быстрее,— настаивал Шейн.— Как вы думаете, кто это написал?

— Похоже на Чарльза.

— И я так думал. Но у меня есть основания считать, что Чарльз физически не мог похитить Люси. Кого еще из них вы подозреваете?

— Каждого. Или всех вместе. Если Чарльз не писал этой записки, то, видимо, кто-то другой старался подделаться под Чарльза.

— Вы имеете в виду Марвина, Аниту, миссис Блейр и доктора?

— И не забудьте Гарольда Пибоди. Мягко стелет, да жестко спать. В кончиках его пальцев больше мозгов, чем в головах у всех остальных, вместе взятых. Не удивлюсь, если это он все придумал, с самого начала.

— Что вы хотите сказать?

— То, что сказала. Что он пустил в ход Аниту именно ради этого. Устроил так, что Джон встретил ее в его конторе, надеясь, что Джон клюнет на нее,— так он и сделал. Вы же знаете, она работала в конторе Пибоди. Я не принимаю на веру и половины того, что болтает этот человек. И Джона сотни раз предупреждала, чтобы он ему не верил. Я думаю, Джон начал кое о чем догадываться, и Пибоди перепугался, что Джон откажется от его услуг, а это повлечет за собой полную ревизию бухгалтерских документов, и только Гарольду Пибоди известно, что эта ревизия могла бы обнаружить. Я все время твердила Джону, что глупо давать Пибоди свободу действий с капиталовложениями и я готова голову дать на отсечение, что Пибоди обводит его вокруг пальца, как младенца. Но Джон доверял ему. До недавнего времени. Думаю, постепенно у него все же стали зарождаться подозрения, и Пибоди это понял. Если Джон требовал независимой аудиторской проверки, то у Пибоди появился очень веский мотив желать смерти Джона.

— Такого мотива не могло быть,— возразил Шейн.— Со смертью вашего брата автоматически последовала бы аудиторская проверка баланса и оценка имущества, хотя бы для установления величины налога на наследство. Как раз этого Пибоди и не мог допустить, если ваши подозрения верны и за ним есть какие-либо нарушения.

— Ну уж нет. Отдайте ему должное. Он же душеприказчик и на этом основании примет участие в любой проверке и оценке, которые будут производиться. Вот так-то он и делает дела. Он держит все нити в руках, и не рассчитывайте, что он их выпустит.

— Каковы условия завещания?

— Те самые, которых можно было ожидать от старого дурака,— едко отозвалась она.— Пятьдесят тысяч миссис Блейр. Для меня — капитал, управляемый по доверенности, так что я могу тратить только проценты. Остальное — его «дорогой любимой жене Аните» без всяких ограничений и условий. И мой капитал тоже отойдет к ней, когда я умру.

— А какой доход вы будете с него получать?

— О, сорок или пятьдесят тысяч в год. Да, конечно,— продолжала она, заметив выражение его лица,— это большие деньги, больше, чем мне нужно и чем я могу потратить за год. Но не в этом дело. Дело в принципе. Половина денег по праву принадлежит мне. В молодости я вкалывала до седьмого пота бок о бок с братом на рудниках. По всем законам мне должна принадлежать половина, причем оформленная на мое собственное имя.