Бретт Холлидей - Убийство по доверенности

Эллен Гаррис, стоявшая перед большим зеркалом в центре изысканно обставленной спальни своей квартиры на одной из нью-йоркских улиц Ист-Сайда, медленно повернулась, чтобы окинуть последним взглядом большую красивую комнату и лишний раз удостовериться перед отъездом, что здесь все в полном порядке.

Это была высокая, великолепно сложенная женщина тридцати лет с гладкими, блестящими, золотисто-рыжими волосами, красиво завитыми на концах, и чудесным цветом лица, отличающегося точеными чертами. Широко расставленные большие синие глаза с длинными густыми ресницами, пышный чувственный рот, легко складывавшийся в улыбку, маленький твердый подбородок.

В этот момент Эллен Гаррис была совершенно обнажена.

На аккуратно застланной двухспальной кровати с краю лежал открытый чемодан, в котором любовно и тщательно были уложены вещи, необходимые для двухнедельного пребывания во Флориде, на полу стоял такой же саквояж с дорожными принадлежностями. На стуле около туалетного столика висело белье и платье, которое ей предстояло надеть в дорогу.

С удовольствием взглянув на себя в зеркало, Эллен глубоко вздохнула, но вдруг ее покрытое атласной кожей тело напряглось, когда она услышала звук ключа, поворачиваемого в замке входной двери квартиры.

Инстинктивно она босыми ногами шагнула по ковру к дверце открытого шкафа, где висел легкий пеньюар, бросив взгляд на электрические часы, стоявшие на столике,— они показывали половину двенадцатого.

Эллен так и замерла с протянутой рукой, повернув голову и прислушиваясь к тому, как открывается дверь в холле квартиры.

— Герберт? — позвала она хорошо поставленным контральто.— Это ты?

— А кого же ты ждешь в такое время дня, черт возьми? — отозвался из передней сочный голос мужчины, и за дверью раздались твердые, решительные шаги.

Эллен улыбнулась с облегчением при звуке знакомого голоса, сняла с крючка пеньюар и, небрежно прикрывшись им, повернулась к мужу.

Он остановился на пороге, любуясь ее красотой,— хотя они с Эллен женаты уже год, восторг и восхищение, всегда испытываемые им при виде своей прелестной жены, ничуть не ослабевали.

Герберт был высоким, плотного сложения мужчиной лет тридцати пяти с гладким, красивым лицом, на котором выделялись большие карие глаза, поражавшие теплым, мягким взглядом. Антрацитового цвета костюм от Брукса подчеркивал его широкие плечи и узкую талию. Прищурив глаза, он глядел на свою жену, прислонившись к косяку двери, сунув руки в карманы брюк.

— Мне кажется,— бросил он небрежно,— что, если бы это пришел не я, а кто-нибудь другой, ты бы не схватила так поспешно свой халатик.

— Ну, конечно, нет,— ответила она в тон ему,— ведь если бы какой-то другой мужчина отворил своим ключом входную дверь нашей квартиры, то он, разумеется, ожидал бы, что я уже подготовилась, как и должно быть, к его визиту…

— О, боже, до чего же ты красива, Эллен! — сказал он с полным благоговением в голосе и шагнул к ней.

— Вы и сами совсем недурны, мистер Гаррис. Но я не ждала вас раньше чем через полчаса,— призналась она.

— Я пораньше удрал из конторы. Подумал… Черт возьми, ты и сама отлично знаешь, что я подумал. Чертовски долго будет без тебя тянуться время.

Он остановился прямо перед ней, положил руки на ее обнаженные плечи, притронулся нежно к волосам, жадно заглянул ей в лицо и тяжело вздохнул.

Эллен выпустила из рук пеньюар, и он соскользнул на пол. Выпрямившись во весь рост, гордая сознанием своей красоты, широко раскрыв влажно поблескивавшие глаза, она сказала мужу:

— Я люблю тебя, дорогой. Я не хочу покидать тебя. Давай отменим мое путешествие…

Герберт медленно привлек ее к себе, впился в ее губы, она прижалась к нему обнаженным телом, стиснув руками его талию. Несколько секунд они молча покачивались посередине комнаты в страстном объятии, а потом, так и не отстраняясь друг от друга, рухнули на постель…

Минут пятнадцать спустя Герберт вышел в маленькую чистенькую кухню, примыкавшую к гостиной,— в нее был проход через альков. Жена позвала его, когда он осторожно переливал крохотную порцию вермута с мартини в шейкер, где уже лежали кубики льда.

— Сию минуту, дорогая,— откликнулся он и понес шейкер через гостиную в спальню.

На этот раз жена его была почти одета и набрасывала на себя белую прозрачную блузку, которую должна была надеть в дорогу под костюм из синего шелка.

Эллен повернулась к нему спиной, когда он вошел, помешивая содержимое шейкера стеклянной палочкой, и улыбнулась ему через плечо.

— Эти проклятые пуговички на спине, Герб, застегни их мне, пожалуйста.

Он поставил шейкер на стеклянную крышку туалетного столика и сказал:

— С удовольствием, дорогая.

Подойдя к жене, Герберт стал возиться с крохотными пуговичками, стягивая блузку на ее тонкой талии.

— Интересно,— пробормотал он, зарываясь лицом в душистые пряди ее золотистых волос,— зачем это ты одеваешь такую блузку в дорогу. Кто тебе расстегнет ее, когда приедешь на место?

— Я могу расстегнуть ее сама, глупый ты мой! Могу даже застегнуть, если очень будет нужно, хотя это действительно очень неудобно. К тому же всегда найдется кто-нибудь, кто будет рад оказать мне услугу.

— Да, да, найдется,— с легкостью поддержал он ее.— В конце концов, мужчине вовсе не обязательно быть мужем, чтобы выполнять такую обязанность.

Она вздрогнула, словно он ее ударил.

— Не говори так, Герб. Даже в шутку. Это вовсе не смешно. Ты ведь сам знаешь, что я предпочла бы остаться с тобой. Это же ты настаиваешь на моем отъезде.

— Ну вот и все.— Он застегнул последнюю пуговицу и ласково погладил ее по плечу.— Ты помнишь, что год назад, в тот день, когда мы поженились, мы договорились, что никогда не уподобимся другим супружеским парам и что, по крайней мере, раз в году будем проводить две недели вдали друг от друга. Так что поторопись, заканчивай свой туалет и выпей вместе со мной напоследок мартини.

— У нас есть еще время?

— Полным-полно. Нам нужно выехать в аэропорт не раньше чем через двадцать минут, дорогая.

Герберт принес из кухни два бокала для коктейля.

Эллен вышла из спальни как раз в тот момент, когда он наполнил оба бокала на тонких ножках прозрачной жидкостью.

— Я совершенно готова, осталось только закрыть чемодан,— сказала она, опускаясь на пуфик перед кофейным столиком, закурила ментоловую сигарету, взяла один бокал и с удовольствием глотнула коктейль.— Знаешь, Герб,— продолжала она спокойно,— я ведь вполне серьезно говорила в спальне. К черту всю эту дурацкую затею с моим путешествием в Майами. Я буду страшно тосковать все время, особенно когда подумаю о том, как ты сидишь здесь, в Нью-Йорке, и беспокоишься обо мне. И к тому же будешь придумывать всякие грязные вещи насчет меня и других мужчин. Я люблю тебя, Герб. Но если ты в этом не уверен…