Рена Юзбаши - Скинхед

— Никаких драк с милицией, вы не какое-нибудь хулиганье, так что ведите себя так, чтобы мне не пришлось краснеть за вас. Всем понятно? — услышав в ответ дружное «да», он продолжает тоном мягче: — Это первое мероприятие такого уровня, куда позвали наш клуб, шутка ли, митинг пройдет на Болотной площади, совсем рядом с Кремлем, в центре Москвы. Осознаете?

Мы дружно вышагиваем к метро, и хотя команды «марш» нет, но стараемся идти в ногу. Вроде все смеются и шутят, но напряжение чувствуется. Это видит и Учитель:

— Орлы, а чего носы повесили? Сегодня же праздник, не в Мавзолей идем, а на площадь отмечать. Кто в детстве с родителями ходил на Красную площадь Первомай отмечать? — я оглянулся и понял, что всего несколько ребят подняли руки. — Вот вам и повод наверстать моменты, упущенные в детстве. Только вопрос тут не детский. Либо мы, либо нас.

Тут подъезжает поезд, и мы набиваемся в него. Как всегда, вагон был полон, но, странным образом, вокруг нас пустота. Я ловлю на себе испуганный взгляд молоденькой девчонки, и отворачиваюсь, думая, что этой дуре надо объяснить — не меня бойся, а черного, если он окажется рядом. Вадька сразу усаживается на свободное место и теперь зовет Учителя:

— Присаживайтесь, Учитель, — и вскакивает. Ишь! как выслужиться хочет перед ним.

— Я еще не так стар, и постоять могу. А вот ты, мать, проходи, присаживайся, — и он бережно подводит бабульку, которая трясется, боясь упасть, потому что не достает до поручня, он говорит внушительно: — Старость надо уважать.

Мы доезжаем до Кольцевой, потом до Боровицкой и вот уже мы на Болотной площади, я здесь бываю частенько, но никогда не видел столько ребят моего возраста. Мы где-то похожи друг на друга и это меня радует, значит я не одинок. Вон, сколько людей разделяет мои убеждения. Учитель нас предупреждает, чтобы мы прикрыли лица шарфами.

— А почему, Учитель? — это Денис делает шаг вперед. — Нам же нечего стыдиться.

— Точно подмечено, Денис, нам стыдиться нечего. Но тут будет толпа журналюг, которые будут вынюхивать материал для сенсации, а разве нам нужна известность? Разве мы потому сюда пришли? Нет, не потому! Мы чистильщики, и не слава, не деньги нам не нужны, — все это Учитель говорит громко, перекрикивая шум толпы. — И еще учтите, если затеряетесь, то либо домой сами добираетесь, либо в десять все собираемся перед памятником Репину.

На плакате, который держали мы с Федькой черными буквами на красном фоне значилось: «Родись на Руси, Живи на Руси, Умри за Русь». Остальные плакаты и призывы были как-то помельче, но смысле был тот же самый, нет на свете ничего важнее родной страны. Я думал, что кроме нас, молодых никого не будет, но я ошибался, были среди нас и старики. У них в руках картонки с корявыми надписями, но они очень понятны. У меня на глаза наворачивают слезы, даже старушки понимают, что Россия гибнет, а правительство ничего не делает.

— Ты чего это? Ревешь? — меня тычет Борька, стоящий рядом.

— Обалдел? Это от ветра, — на самом деле сегодня дождь со снегом и погода не то, чтоб радует.

Мы скандируем «Россия!» Нас на площади тысячи и тысячи, многие в камуфляже, в армейских сапогах. Каждый из них — мой брат. И я брат каждому. Российский триколор везде развевается. Мне кажется, сейчас мы такая сила — любые горы нам по плечу. Всюду журналисты и камеры, я радуюсь тому, что моего лица не видно, мамка умрет, если меня увидит на митинге. Учитель, как всегда, прав. По периметру стоят менты, не вмешиваются ни во что, но и к нам не цепляются. То ли нас охраняют, то ли от нас охраняют.

Под конец митинга объявляют, что будет концерт группы «Коловрат». Вокруг слышатся крики восторга, я еще не знаю, что это за группа, но вслушиваясь в слова, завожусь.

Я выкрикиваю эти слова, куда громче, чем они бьют из динамиков, я заглушаю своими криками все вокруг.

Мы уже расходимся, но я чувствую такой подъем, такую энергию — на все готов ради России.

По дороге домой половины ребят нет с нами, где-то даже Федьку потерял, но я еду с Учителем и несколькими ребятами. Мы все возбуждены, в нас горит огонь, который уже никогда не погаснет. Я никогда не стану прежним, словно хищник, попробовавший человеческую плоть. И у всех в глазах я вижу тот же огонь. В вагон заходит мятый чернявый старый мужичок с какой-то соломенной корзиной, и пахнет от него землей, потом и чем-то еще, от чего меня просто тошнит. Но в руках у него мобильный и последние слова, что мы слышим, это «Гамарджоба, генецвале». Учителя от отвращения даже передергивает и это видно по его лицу. Мужик, завидев нас, вжимается в дверь вагона, но уже поздно, поезд тронулся. На две минуты он заперт с нами. Мы только ждем знака Учителя, чтобы разобраться с этим сыном кишлака, так неразумно покинувшем свою малую родину. Учитель успокаивает нас:

— Спокойно, ребятки, сегодня нам не нужны проблемы, — он подходит к этому черномазому так близко, что тот готов исчезнуть.

— Ты понимаешь, что ты на этой земле не нужен? Что ты здесь лишний? — даже мне стало страшно от того, как прозвучал голос Учителя, стук колес поезда не заглушают этих слов.

Учитель смотрит на эту черную шваль, и мы видим, как он боится, у него стекает каплями пот по лицу, он весь трясется крупной дрожью.

— Ты просто головой кивни, что понял меня, — кавказец медленно кивает головой. — Если ты завтра все еще будешь в Москве, то послезавтра я найду тебя и убью. Лично. Ты меня понял? — Кавказец снова кивает головой. — Ты же веришь, что я это сделаю? — еще один кивок.

Вагон останавливается на Новослободской и черный буквально вываливается кулем из вагона и бежит. Мы из окна вагона видим, как он, поскользнувшись на мокром мраморе, падает, неуклюже встает, и снова бежит. Учитель начинает смеяться, и мы за ним вторим.

— С этой мразью только так и надо общаться, они по-другому не понимают. Я же не буду со всякой сволочью говорить как с равным? Цивилизованно себя можно и должно вести с нормальными людьми, а с черными надо говорить на «черном» языке. Они только так и понимают. Иначе до них не доходит, — Учитель говорит рубленными фразами и мы понимаем, что именно так себя и должны вести. Благородство и принципы цивилизованного человека должны сохраняться только для цивилизованных нормальных людей, а для чёрных они не нужны.

Осенние каникулы получились что надо. Оставшиеся дни я провожу в клубе, на тренировках. После митинга я чувствую особую связь со своим братством. Мне еще в детстве хотелось иметь брата, а теперь у меня много братьев.

— Артем, а откуда обновка взялась? — мамка на бюллетене уже второй день. Она гриппует и заодно занимается моим воспитанием. По ней — одно другому не мешает. Середина ноября и приходится ходить в школу, которая все больше и больше мешает тренировкам.