Рена Юзбаши - Скинхед

— Мам, я сначала зайду в клуб, а ты уже потом спустишься, ладно? — Мы уже подошли к «Красному кольцу».

— А… Стесняешься своей мамки… — Она засмеялась и попыталась меня поцеловать, но я успел увернуться и бросился в клуб.

А еще минут через десять Даня проводил маму в кабинет Учителя. Мне же не остается ничего иного, как топать в одиночку домой и дожидаться результатов этого саммита. Главное — чтобы она не разревелась. Ненавижу и себя, и ее в эти минуты, когда она принимается причитать что ее сыночек, ее кровиночка вот-вот собьется с пути, спутается с хулиганами и наркоманами.

На удивление мама появляется довольно-таки спокойной.

— Привет, — ненавижу эти подхалимские нотки у себя в голосе, но поделать с собой ничего не могу.

— Привет, — она отводит взгляд от телевизора и мягко улыбается мне.

Я подхожу к ней и присаживаюсь рядом на продавленный диван.

— Что-то интересное? — киваю на телик, по-прежнему избегая встретиться взглядом с ней. Она проводит рукой по моей голове, непроизвольно морщится.

— Не скажу, что в восторге от твоего Михаила, как и от твоей новой прически, но уж лучше заниматься спортом в клубе, чем ошиваться на улице.

— А о чем вы говорили?

— Ни о чем таком, что тебе было бы интересно, — она отводит взгляд, как будто чего-то смущаясь.

— И все же, расскажи, а?

— Твой Михаил хороший психолог. — С минуту помолчав, добавляет: — Он сказал, что тебе не хватает отцовского влияния.

— Я вижу, ей неприятно об этом говорить. А мне — слушать. И не только потому, что она заводит свою любимую заезженную пластинку.

— Артем, а если мы поговорим о том, куда ты будешь поступать? До вступительных экзаменов всего — ничего осталось.

— Мам, ну ты же сама говорила, что инженера из меня не выйдет, — и я с жалостью посмотрел на нее.

— Артем, во-первых, я тебе не предлагаю поступать в политехнический. А, во-вторых, я прекрасно понимаю, на что ты намекаешь. Мое образование не слишком много дало мне. И я, в свою очередь, не привила тебе любви к инженерному делу. Я права в своих умозаключениях? — И она, вымученно улыбаясь, дотрагивается до моей руки.

— Мам, ты самая лучшая мама на свете… — она не выносит моего хамства, но и не желает, чтоб я заискивался перед ней.

— Все, что я хочу сказать: твоя жизнь может сложиться иначе, может, и успешней, нежели у меня. Однако, хорошее образование еще никому не мешало. Просто обещай мне, что подумаешь над этим, хорошо? — она выглядит такой уставшей. И что мне стоит в знак согласия, кивнуть головой?

— Мам, а как ты сегодня себя чувствуешь? — Мне хочется сказать ей что-то ласковое.

— Температуры нет, значит, в понедельник можно выходить на работу, — пожимает плечами она. И мы как обычно садимся за наскоро отваренные покупные пельмени, что не прибавляет настроения ни мне, ни ей. Впрочем, польза от сибирского кушанья заключалась в том, что оно действовало подобно хорошему снотворному.

А в школе как всегда грымза опаздывает, пацаны ходят на ушах, ждут, когда в класс ввалился Тимофей — ловить прикол над ним. Он, конечно, лох, этот долговязый очкарик. Это также верно, как и то, что по геометрии он соображает лучше меня. Елена Андреевна ставит ему пятерки, не мучая допросами у доски, смотрит на Тимоху влюбленными глазами и прочит ему большое будущее. Это самое будущее она зримо разглядела после того, как Тимоха теорему Пифагора двадцатью тремя способами доказал. А так, посмотришь: тощий, неуклюжий, нескладный, очки вечно валятся, одежка словно с чужого плеча.

Колька, ловко пользуется подножкой, гаденыш. Все только этого и жаждут — дружное ржанье сотрясает класс, Тимофей — на полу, очки у него летят в одну сторону, пакет с завтраком — в другую. И тут Колька делает то, из-за чего я не могу не взорваться. В то время, как Тимофей беспомощно шарит по полу, Колька режущим хрустом давит его очки. Словно обезумев, Тимофей кидается на Кольку. Но натыкается на молниеносно выброшенный кулак — промеж глаз. В следующую секунду обладатель кулака, ставит последнюю точку, поддав коленом ниже пояса. Тимофей, согнувшись в три погибели, кулем валится на пол, подвывая от боли. Нет, это надо бы остановить. И немедленно.

— Колька, я тебе уже раз говорил, что бить заведомо слабого не по-мужски, — нас мгновенно обступает вся классная рать.

— Да кто ты такой? С каких пор голосом совести стал? — он ухмыляется, явно, рассчитывая на поддержку класса.

Как я и ожидал, он попытался дотянуться до моего носа, но после уроков Никиты, я знаю, как уходить от прямых ударов, и кружа вокруг него, уклоняясь от выпадов, прижимаю его к стенке, так, что он и вдруг неожиданно обнаруживает, что отступить дальше некуда. Инициатива полностью переходит ко мне, в тот момент как его кулак врезается в плакат, который он пробивает своим ударом. Теперь можно, как говорится, открывать счет.

— Ну, ты, молодец среди овец, а не молодца — сам овца! — подвела итоги боя наша рефери Марина, староста класса. Она давно точит зуб на Кольку, который портит общую успеваемость класса и, кроме того, любит пакостить девчонкам. Старосту поддерживают хоть и не очень дружно, но все же общим хором. Тут, в класс впархивает историчка, с порога истошно возмущаясь тем, что мы не сидим за партами и не изучаем новый параграф. Истерика ее длится с полчаса, так что сразу после того, как она смолкает, раздается звонок, и мы, сметая все на своем пути, кидаемся вон из класса. На перемене меня окружают ребята: в какой спортивной клуб я хожу и можно ли туда записаться. Ничего особенного в этом нет, как сказал бы Учитель, силу уважают. Впрочем, одного из них можно взять на заметку — Юру. Он пацан хороший, правильный, как мне кажется. Надо бы поговорить с Учителем об этом.

Мы входим в кабинет, Учитель кивком приглашает к столу.

— Давай, выкладывай, что у тебя?

— Короче, так получилось, что пришлось одному отморозку морду набить, — я поежился, вспоминая хруст Тимофеевых очков.

— С кем подрался? Ты чувствуешь свою вину? — лицо Учителя сразу делается строгим, даже суровым.

— С Колькой, одноклассником. Вечно к слабым цепляется: то к первоклашке, то к ботанику из нашего класса, — тут я подумал, что мало я Кольку отделал, надо бы еще…

— Я так понимаю, что ботаник — это какой-нибудь отличник? — Учитель прищурился.

— Точно — отличник, и к тому же очкарик.

— Ну, заступиться за слабого — благородное дело. Пока я проблемы не вижу…

— Я тоже так думаю. После драки пацаны заинтересовались нашим клубом. По мне — из них только Юра, стоящий парень. Можно, его привести к нам?

— Можно, дело хорошее. А ты с ним дружишь?

— Не… Я, кроме Федьки, ни с кем не дружил, а в последнее время и с ним не очень особо получается. — Мне вспомнилось, как мы с ним раньше были не разлей вода, и мне стало совсем хреново.