Милан Николич - Современный югославский детектив

— Почему ты пил в тот вечер?

Гржанич махнул рукой, пожал плечами и вздохнул. Этим он давал понять, что отвечать по существу не хочет, хотя должен что-то сказать из уважения к милиции.

— Компания, друзья, затянуло…

— Почему не был с ней?

— А зачем встречаться каждый вечер?

— А она часто по вечерам бывала одна?

— Откуда я знаю?

Гашпарац бросил взгляд на Штрекара, ожидая, что тот вспылит. Но на лице инспектора не было и следа возмущения. Он сказал:

— Послушай…

— Вам известно, — не дал ему договорить Валент, — я недавно вернулся из Германии. Откуда мне знать, бывала она по вечерам одна или с кем-то? Целый год…

— А зачем ты ездил в Германию?

— За грошами.

— И только?

— Да.

— Может, хотел жениться, открыть свое заведение — пивную или еще что?

— Не знаю, только что-то хотел.

Воцарилась пауза. Присутствующие продолжали напряженно вслушиваться в их разговор. Солнце наконец высвободилось из-за облаков, а поскольку уже близился заход, осветило лишь верхушку строящегося в каких-нибудь двадцати метрах отсюда высотного здания, в лесах и кранах, которые нависли над маленьким двориком и словно бы тоже прислушивались к разговору за столом.

— Разве ты плохо зарабатывал в «Гефесте»? Там хорошо платят, а ты отличный мастер.

— Это точно…

— Думаешь опять махнуть в Германию?

— Не исключено. А вы пришли покопаться в моей жизни?

Штрекар снова чуть было не взорвался. Гашпарац понимал его состояние: наверняка не успел пообедать, много курил, не выспался. Но молодой человек, по-видимому, прекрасно знал, как далеко можно заходить в разговоре с милицией. До сих пор Гашпарац молчал. Сделав знак глазами Штрекару, он спросил:

— Почему вы порвали с Ружицей?

Валент вздрогнул, словно только сейчас заметил присутствие Гашпараца. Внимательно посмотрел на адвоката и не счел нужным скрыть, что не удовлетворен увиденным.

— Кто это вам сказал?

Гашпарац замялся, однако решил, что лучше ответить коротко. И произнес:

— Нам известно.

Штрекар взглянул на него одобрительно.

— Это вам Звонко наболтал, — догадался Валент. — Его штучки… А он не сказал вам, что сам был в нее влюблен? Мы ходили втроем, как мальчишки.

— Ты не ответил на вопрос, — вмешался Штрекар.

— На какой вопрос? То, что натрепал Звонко? Неужели вы всерьез ему поверили? Сопляк… И сейчас поди, хнычет со старухой.

Парень явно переборщил, сам это заметил и хотел было как-то исправить. Но было поздно. Штрекар грохнул кулаком по столу, так что картежники имели все основания открыто обернуться в их сторону.

— А ну брось! Нечего выпендриваться! Не с дружками болтаешь на Трешневке! Изволь отвечать на вопросы!

Гржанич упрямо молчал. Немного погодя Гашпарац опять обратился к нему.

— Отчего вы все-таки разошлись?

— А я почем знаю, чушь какая-то, я думал снова поехать в Германию, она не пускала, хотела, чтобы я остался, может, чтоб мы поженились… Глупости.

— И это все? — спросил Штрекар.

— Все, — стоял на своем Гржанич. Очевидно, Штрекар вызывал у него чувство протеста, а в Гашпараце он старался найти союзника.

Снова помолчали; Валент неторопливо прямо из бутылки потягивал пиво, и кадык на его шее двигался вверх-вниз. Он не отрывал взгляда от макушки новостройки. Вопрос задал Штрекар:

— Послушай, а она никогда не упоминала какого-нибудь адвоката?

— Адвоката? Нет, никогда.

— Это точно? А ты не знаешь, для чего ей мог понадобиться адвокат?

— Нет, ничего такого у нее не было. Наверняка.

— Тебе не приходилось слышать от нее имя Филиппа Гашпараца?

— Нет. А кто это?

— Один адвокат. У нее в сумочке нашли его телефон.

Валент только пожал плечами и снова занялся бутылкой. Сейчас он разглядывал нависшую над стройкой горизонтальную стрелу желтого крана. Посетители за соседними столиками удовлетворенно хмыкали, их восхищала непринужденность, с какой юноша обращался с милицией. Такое всегда приятно видеть.

— Если что вспомнишь… — сказал Штрекар.

— Не думаю, — ответил Валент, не отрываясь от горлышка.

— Из Загреба пока ни шагу, — прибавил Штрекар.

По-прежнему не выпуская бутылки, Валент кивнул на стол и постучал по нему костяшками пальцев. Штрекар и Гашпарац поднялись. Юноша на них не взглянул.

В дверях Штрекар замешкался.

— Я мигом, — сказал он. — Иди, я догоню.

Он зашел в туалет, а Гашпарац торопливо вернулся к столику Валента. Не спрашивая разрешения, присел и нагнулся к самому лицу молодого человека.

— О чем вы мне хотели сообщить вчера вечером?

— Я вам? Вчера вечером?

— Меня зовут Филипп Гашпарац.

— Очень приятно, Гржанич.

— Вы вчера звонили ко мне домой и сказали, что хотите сообщить что-то в связи с Ружицей. В чем дело?

Словно размышляя, молодой человек мутными, полупьяными глазами в упор смотрел на Гашпараца. Потом, запустив пятерню в волосы, медленно проговорил:

— Вы ошиблись. Это был не я. Я не звонил.

На шее Валента Гашпарац заметил тонкую золотую цепочку с подвеской — маленькой золотой розой.

Отправляясь в «Металлимпэкс», Гашпарац и Штрекар не могли решить, с кем им следует там разговаривать. Сотрудники Штрекара накануне побеседовали с каждым, кто мог сообщить хоть что-то. С особым пристрастием интересовались, не была ли Ружа Трешчец посвящена в какую-нибудь производственную тайну, и старались выяснить, с кем из сослуживцев она находилась в неприятельских или, наоборот, в дружеских отношениях, что могло бы пролить хоть какой-нибудь свет на происшедшее. Ничего определенного они не узнали. Штрекар думал проверить все сам, он хотел увидеть обстановку и людей, окружавших девушку. Его выбор пал на трех человек, он решил опросить одну из машинисток, старшего бухгалтера, которому Ружица часто печатала, и заведующую машбюро.

Названных сотрудников для беседы пригласили в зал заседаний. Штрекар, подперев руками голову и не выпуская изо рта сигарету, сидел за длинным полированным столом. Со стороны казалось, будто инспектор спит, впрочем, может, он и в самом деле спал. Гашпарац, заложив руки за спину, стоял у окна, выходившего на типичный для Илицы двор: серый, мощеный, с мастерскими, — и размышлял о событиях минувшего утра…

Когда он спустился в сад после завтрака, за время которого они с женой не обменялись ни словом (девочка училась в первую смену), Лерка, облокотившись на подоконник, в халате и с бигудями в волосах, крикнула:

— Когда придешь?

— Не знаю.

— Обедаешь дома?

— Вряд ли успею.

— Сегодня день рождения мамы. Мог бы и сам вспомнить, — бросила и тут же отошла от окна.

Гашпарац возвел очи горе и едва сдержался, чтобы в ярости не пнуть цветы на клумбе. В окне бельэтажа он заметил тещу, которая даже не потрудилась скрыться, услышав его разговор с женой.