Милан Николич - Современный югославский детектив

Гашпарац не спеша шагал по дорожке к дому, гравий шуршал под ногами. С ветвей отцветших фруктовых деревьев капало. Он глядел на розовый свет ночника в спальне — как всегда, возникла мысль о том, кто купил эту лампу. Наконец он вошел в дом, словно под сень покойного тестя — человека, которого боготворил.

В квартире двигался осторожно, стараясь не производить ни малейшего шума, как будто боясь потревожить девочку, а на самом деле хотел избежать встречи с Леркой: жена была в состоянии закатить сцену, забывая о спящем ребенке. А дочка больше всего любила, когда он заходил к ней и будил, чтобы пожелать спокойной ночи.

Он столкнулся с Леркой, выходящей из ванной. Случайно? Ее волосы были кокетливо собраны в пучок на ночь; от нее исходил аромат свежести. Взглянула, чмокнула в щеку. В хороших домах неукоснительно соблюдаются некие правила.

— Устал? — спросила, хотя на лице ее не появилось и тени интереса.

— Немного, — ответил Гашпарац.

— Тебе звонили, — бросила с напускной небрежностью.

— И…

— Какой-то мужчина. Ничего не объяснил. Сказал, что должен сообщить тебе что-то в связи с некоей Ружицей.

Они оставили машину возле Савского моста и дальше пошли пешком. После вчерашнего дождя воздух был напоен свежестью, и, хотя было облачно, нет-нет проглядывало солнце, освещая отдельные картинки городского пейзажа: белое высотное здание на той стороне Савы, речную гладь или зеленый массив у Карловаца. Шли молча; позади остались пляж и купальни, по правую руку теперь одна за другой следовали спортивные площадки, слева — пустырь, поросший травой, потом река, снова полоса травы и высокий противоположный берег. За ним по невидимой автостраде мчались машины.

Они замедлили шаг там, где река под острым углом впадает в Саву, и остановились на самом мысу. Здесь находилось сооружение, напоминающее дзот с амбразурами, отверстиями, служащими для регулирования уровня воды в период дождей. У самого устья расположилось несколько рыбаков с длинными удочками. Они как раз были освещены солнцем. Штрекар указал на поросшее травой место.

— Здесь.

Гашпарац задумчиво рассматривал примятую молодую травку. Понять что-либо было трудно — множество подошв оставило на земле свои следы. Он подумал, известно ли о случившемся рыбакам. И вообще, что же тут все-таки произошло?

— Ты мне не сказал, кто ее обнаружил.

— Рыбаки, — пожал плечами Штрекар. — Они по утрам приходят сюда первыми. Какой-то старик позвонил из таксофона у моста, с трудом разобрались, о чем идет речь.

— Не могу себе представить, что это произошло именно здесь, — сказал Гашпарац. — Все как-то…

— Теперь уж и я не могу, — пробормотал Штрекар. — Так всегда бывает. Пройдет острота, и кажется, будто приснилось.

Некоторое время они шли вдоль берега, пока не увидели голубую дощечку с надписью «Гредицы». Здесь они спустились по откосу и очутились на кривой немощеной улочке. Гашпарац глубоко вздохнул, то ли огорченный ситуацией, то ли от возникшего ощущения, что ты вдруг очутился далеко-далеко от Загреба, в селе.

— Видишь? — спросил Штрекар, хотя было не ясно, что он имеет в виду.

Улочка действительно напоминала село, причем довольно заброшенное. Возле каждого домишка зеленел пусть крохотный, но садик, а слева виднелось и распаханное поле. Домики были маленькие, и по их виду нетрудно было заключить, что каждая семья строила жилище собственными силами, не прибегая к помощи рабочих, к тому же испытывая крайний недостаток в стройматериалах: крыши низкие, черепица разная, кое-где вперемешку с кусками жести; подслеповатые окошки, как и заборы, выкрашены жидкой краской, чаще зеленой. Выделялись своей покраской домики, их стены пестрели неумелыми крупными мазками. Кое-где в открытую дверь, ведущую прямо в кухню, виднелась белая газовая плита, зеленый самодельный буфет и табуретки с плетеными подстилками. В каждом дворе цветы — в горшках или на клумбах, во многих лаяли огромные дворняги, посаженные на цепь. Дворы были грязные, кое-где валялись клочки сена, из чего Гашпарац заключил, что здесь, вероятно, держат лошадей, а в какое-то мгновение до него донесся и запах свинарника. На глаза попадался то мотоцикл, прислоненный к стене или к дереву, то велосипед. Были и колодцы, и колонки. Все казалось знакомым, хотя и давно забытым.

— Вижу, — ответил наконец Гашпарац, когда Штрекар почти забыл о своем вопросе.

Здесь все было знакомо. В садиках цвела сирень, возле штакетника тянулись перья молодого лука. Во дворах под развесистыми деревьями сидели на табуретах люди с детьми на коленях, курили, пили кофе или пиво. В одном дворе обедали прямо под шелковицей.

— Вижу, — повторил Гашпарац.

Но Штрекар его уже не слышал. Его походка стала как-то степеннее, выражение лица приобрело твердость, он приосанился.

— Вот мы и пришли, — сказал он вдруг.

Гашпарац вздрогнул от неожиданности. Они стояли перед домиком, как две капли воды похожим на остальные. Однако от пристального взгляда не могло укрыться отсутствие в нем мужчины: плетень покосился, калитка зависла. Зато во всем виделось участие женских рук: кругом цветы, белоснежные занавески на окнах, дворик тщательно подметен. Гашпарац почувствовал себя неловко, и у него возникло желание вернуться или побыстрее пройти мимо, будто он ни о чем не знает и ни к чему не имеет отношения.

— Учти, явились без предупреждения, — бросил Штрекар, когда они входили в калитку.

— Ты мне этого не говорил.

Дверь была закрыта. Послышалось какое-то движение, шепот, потом слабый женский голос спросил:

— Кто там?

— Милиция.

— Входите, не заперто.

Они открыли дверь. Кухонька оказалась крошечной, в ней хватало места лишь для трех табуреток, по числу обитателей дома. У окна диванчик, слева плита, справа зеленый буфет, на котором разложены вязаные салфеточки, пластмассовые фрукты, а под стекло засунуто несколько открыток.

— Добрый день, — громко произнес Штрекар официальным тоном.

За столом сидело три человека. Женщина лет пятидесяти пяти, в трауре, с темными подглазницами на энергичном и загорелом лице, выдававшем ее занятия физическим трудом. На Гашпараца особо тяжелое впечатление произвела ее химическая завивка, сделанная, видимо, очень давно, отчего жидкие, потерявшие эластичность волосы свисали жалкими прядями.

— Милости просим, — сказала женщина. — Присаживайтесь.

— Спасибо. Мы ненадолго, — снова подчеркнуто громко произнес Штрекар.

— Тогда, может быть, мне…

Бледный светловолосый юноша сидел во главе стола. Перед ним стояла рюмка ракии. У молодого человека был высокий лоб и чистые, несколько мечтательные глаза, заметно покрасневшие от слез. Гашпарац посмотрел на его руки: сильные, с потрескавшейся темной кожей — вероятно, механик. Начав говорить, юноша поднялся.