Валерий Козлов - Прогулки по лезвию

Глава 5

В просторном холле Дома литераторов Мария вжалась в мягкий диван и замолкла. Чувствовалось, что её беспокоят большие пространства. Малков взял ей сухого вина, остальным кофе и негромко обратился к Афонину:

- Слушай, дело очень серьезное...

Нужно её спрятать на время. Сейчас охота начнется на нее, понимаешь?

Кое-кто убрать её хочет, такие вот, брат, дела. К тому же девку нельзя в таком состоянии оставлять одну или в окружении незнакомых людей. Она ещё не очухалась от своего заточения.

- От какого заточения? - спросил Афонин.

- Ее только что вырвали... Короче, у каких-то паскуд... Те продержали её месяца два в полной изоляции. В полнейшей! Она ничего понять не может, по её подсчетам, сейчас должна быть весна. Представляешь, что в её голове делается? Вот мы и подумали о тебе. Может быть, она поживет в твоей комнате, в коммуналке, а ты побудешь при ней?

- Не могу. Мне завтра надо вернуться в деревню. У меня там овечка, её кормить надо.

- Кого кормить? - спросил Малков, не расслышав.

- Овечку. Молоденькую, - пояснил Афонин.

Андрей, слушавший их разговор, опустил голову и рассмеялся. Потом сказал:

- А что, валдайские леса лучше Москвы в данном случае. Уж там-то она точно будет в полной безопасности.

Вскоре появился сияющий Муравьев, герой дня, и, узнав, что Марию решили спрятать в деревне Афонина, тут же сказал:

- Оставлю свой "жигуль" здесь, еду с вами! После вчерашнего нужен один глоток свежего воздуха. И два глотка чистой водки.

Посадив на заднее сиденье Афонина и Марию, а Важина на самое заднее, откидное, Малков рванул по Садовому.

- Привет тебе, "Рай на Садовом кольце"! - крикнул он, когда они проезжали мимо дома-"тюрьмы".

Вскоре за окнами замелькали домики и коттеджи ближнего Подмосковья. Мария легла, укрывшись камуфляжной курткой, положила голову на колени Афонину. Тот сидел одеревеневший и затуманенным взором смотрел вперед на дорогу. Остальные тактично молчали, как молчат иногда в присутствии безнадежно больного человека. Но вскоре Малков не выдержал.

- Ну вас всех к черту! - сказал он. - Будто помирать собрались. - И он включил магнитолу. Полилась мелодичная, даже какая-то ласковая музыка, джип летел как самолет.

- Я музыки, - сдавленным голосом сказала Мария, - я музыки сто лет не слышала... - И вновь неожиданно заплакала. Афонин неумело начал её утешать. Почему этот Блинов, этот поганец, так со мной поступил? - всхлипывала Мария.

- Прекрати реветь, - приказал Муравьев, - и давай разбираться.

Вскоре все узнали, что Миронова владеет огромным состоянием. Каким именно, уточнять не стали.

Андрей достал пачку "Мальборо" и закурил. Он думал о том, что до сих пор не понимал до конца, сколько пришлось пережить этой двадцатишестилетней женщине. Вроде бы и не били её, и не пытали, и голодом не морили, однако искалеченный человек.

Это тебе не сюжеты к романам, думал Важин, это самая что ни на есть наша сегодняшняя жизнь.

- Братцы, - сказал Афонин, - купите мне по дороге пачек пятьдесят "Примы"...

- Ты что, без курева там сидишь? - удивился Малков.

- Сижу. Сухой мох с махоркой смешиваю.

- Титан!

До избы Афонина добрались благополучно, без поломок и без "хвостов". По очереди погладили молодую овечку. Вокруг под ненормально теплым для октября ветерком шумели сосны и ели. Мария села на траву и сказала:

- Я останусь здесь навсегда. - Подумала (в этот момент все смотрели на нее). - Если, конечно, хозяин разрешит.

- Разрешит, разрешит, - ответил за хозяина Малков. - Ты, главное, не мешай ему над книгой работать. А то мы перед финнами опозоримся.

- Да нет, - сказал Афонин, - чем она помешает? Глядишь, ещё и поможет с готовкой.

- Знаем, как они помогают с готовкой, - тихо проворчал Малков и громче добавил: - Мужики, дельное предложение! Остаемся до завтра.

- Я "за", - сказал Важин.

- Если завтра тронем с утра, то согласен, - сказал Муравьев.

Мария легла отдохнуть, устав с непривычки, а мужчины, пока не стемнело, решили пройтись.

- Как вы думаете, - спросила Мария, - а не могут они явиться сюда?

- Сюда? - переспросил Муравьев и усмехнулся.

- Нет, - подтвердил Афонин, - сюда в ближайшие полгода никто не приедет. Здесь и летом негусто людей, а уж осенью да зимой... Пустыня.

Всего одна бабка-невидимка живет через дом.

- Как это невидимка? - мгновенно заинтересовался сыщик.

- А так. Она всех нас видит, а мы её нет.

Афонин стал подбивать мужиков на рыбалку. Долго уговаривать не пришлось, он принес с чердака просушенные сети, перекинул их через плечо, показал, где взять весла, и повел гостей к реке.

По реке они спустились в озеро, перед ними открылся безбрежный серо-голубой простор.

- О, какие у тебя тут моря! - сказал Муравьев. - Я и не подозревал.

- Это сейчас тихо, а вот подождите, задует, поглядели бы!

- Да видели-видели, - сказал Муравьев, - сами на флоте служили.

Они поставили сети, вошли обратно в реку, расположились на берегу, развели костер, достали бутылку. Выпили, закусили хлебом, лучком, закурили.

- Красота, мужики, - мечтательно произнес Малков. - Вот где должен жить настоящий писатель.

- Жить-то жить, - сказал Муравьев. - Но ведь тоже, ты понимаешь...

Ну, скажем, недельку. Но потом-то усохнешь.

- Ничего, не усохну, - сказал Малков. - Месяца три только так.

А ты как, Андрей?

Андрей молчал. Эти детские разговоры не интересовали его.

- О чем вы спорите? - наконец сказал он. - Каждому - свое. Одному и суток здесь много будет, а другой и за полгода не насытится.

- Это верно, - сказал Муравьев.

- А вообще, мужики, - по-прежнему мечтательно, глядя в чистое небо, произнес Малков, - что-то я в последнее время все чаще и чаще задумываюсь: а в чем оно, счастье? Вот вроде бы материально я обеспечен, на здоровье, тьфу-тьфу, тоже не жалуюсь, но счастья-то нету. Так где же оно? И вот носишься на своем джипе по белу свету, а счастья что-то не попадается.

- Надо знать, где носиться, - заметил Муравьев. - А счастье, как это ни банально звучит, в достижении цели. Не знаю, как у вас, у меня так.

Дело удастся, вот тебе полдня счастья.

Ну, а потом снова работа.

- У нас так же, - заметил Важин. - Точно также. Получится вещь, когда чувствуешь нутром, что получилась, и вот тут - мгновение счастья. Не полдня, но пара часов полноценного, здорового счастья.

- Нечто вроде первой брачной ночи, - сказал Малков. - Заметьте, мужики, никто из вас о любви даже не вспомнил. Стареем, мужики.

- Почему? - отозвался Афонин. - Я вспомнил... - Все одновременно подумали о Марии и промолчали. Затем Афонин добавил: - Только любовь - это вовсе не счастье...

- А что же это тогда? - недоуменно спросил Малков.

- Не знаю...

- Видите ли, - заметил мудрый Важин, - любовь хороша тогда, когда человек созрел для нее. Когда оба созрели. Оказывается, в этой жизни до всего нужно дозреть. Думал ли я в двадцать пять лет, что бриться хорошим опасным лезвием необъяснимое удовольствие? А послеобеденная, допустим, сигара или трубка. Разве двадцатилетний сопляк, тянущий сигарету за сигаретой, может это понять?