Лин Гамильтон - Воин мочика

На следующий день он вернулся с другим незнакомцем, согбенным старцем в плаще и широкополой шляпе, полностью скрывавших лицо и фигуру. Старик остановился в углу, подальше отсвета, а первый придвинул стол и стул, как накануне, но потом взял мою сумочку и вывалил ее содержимое на стол.

Он тщательно проглядел все, абсолютно все. Вытащил все из бумажника. Американские деньги тщательно разделил на две кучки — половину придвинул на мою сторону стола, а половину сгреб себе в карман.

— Кредитные карточки, — произнес он и по одной разрезал их на куски. — Паспорт. Водительские права.

Их, правда, он резать не стал, а столь же аккуратно спрятал к себе.

На четвертую ночь он пришел снова, и опять со спутником, но на сей раз я знала, кто это, и улыбнулась в темный угол. Первый человек протянул мне пакетик с краской для волос и жестом указал на ванную. Через несколько минут мои рыжеватые волосы стали темно-русыми. Из зеркала на меня глядела незнакомка.

Он протянул мне американский паспорт, фотография в котором более или менее напоминала незнакомку в зеркале. У меня были выданные в Канзасе водительские права и уже заполненная выездная туристическая виза. Бумажник раздувался от незнакомых денег, перуанских солей. И никакой кредитки.

Внезапно человек в углу скинул пончо. Да, это был Лукас.

— У меня для тебя сообщение от этого твоего приятеля, полицейского. Кстати, для полицейского вполне неплохой парень. Так вот, он сказал, если я вдруг буду с тобой говорить — я ответил, что очень удивлюсь, если это произойдет, — то должен передать, что тебе надо вернуться домой. Тогда он попытается все уладить. Еще он просил передать тебе, что с Алексом все в порядке.

Лукас поглядел на меня.

— Знаешь, ведь мы вполне можем доставить тебя и домой. Отправить не на Юг, а на Север.

— Не думаю, — покачала головой я. — Я зашла уже достаточно далеко и хочу пройти путь до конца.

— Так ты все же настаиваешь, — вздохнул он.

Я сказала, что просто не вижу иного выхода, хотя, надо признаться, испытала-таки укол сомнения при этих словах. Лукас протянул мне запечатанный конверт.

— Не открывай, — предупредил он. — Передай адресату не распечатывая. Оно послужит тебе верительной грамотой.

— А где я найду адресата?

— Просто следуй инструкциям. Когда тебе будет нужно что-то узнать, ты это узнаешь. Мы переправим тебя на землю индейцев мочика, после чего будешь действовать на свой страх и риск. Справишься?

— Думаю, да, — ответила я. — А ты не можешь найти способ передать Мойре, где я? В смысле, чтобы никто больше этого не знал.

— Хорошо, — кивнул он. — Передам.

— Береги себя, — сказала я.

— По-моему, эти слова следует говорить мне, — возразил он, обнял меня, снова накинул плащ и скрылся во тьме. У меня возникло чувство, будто мы никогда больше не увидимся.

На следующее утро старуха всучила мне уже уложенный чемодан, весь потертый и в дорожных наклейках, а потом меня отвезли в аэропорт. Мне было велено пройти в особые воротца какой-то авиалинии и спросить Антонету. Она дала мне конверт, где оказался билет на ближайший рейс до Лимы.

Перед отлетом я позвонила в магазин Клайва, рассудив, что это последнее место, где будут ждать моего звонка, а если и проследят его, то прежде чем успеют принять меры, я уже давно улечу. Клайву я сказала, что через десять минут перезвоню, и чтобы он быстренько сбегал в салон Мойры и привел ее к телефону. И хотя бы раз в жизни он сделал именно то, о чем я его просила.

Мойра не теряла времени даром.

— Лукас уже мне все рассказал. Я так и думала, что ты придумаешь способ позвонить. Вот что мне пока удалось выудить у Роба. Того мертвеца в кладовой зовут, точнее, звали, Рамон Сервантес. Сеньор Сервантес работал на правительство. Таможенный агент, как ты и думала. Он жил со своей семьей — жена и трое детей — в Кальяо.

— Где это?

— Кажется, пригороды Лимы. Вот и все, что я знаю.

— Это хорошо, — сказала я. — Как Алекс?

— Лучше. Его перевели из реанимации в обычную палату, но он все равно не помнит, что случилось в тот вечер. Его сейчас как-то там обследуют, но вроде бы врачи уверены, что он поправится.

— А полиция? Они все еще подозревают Алекса?

— Алекса, а теперь еще и тебя, — ответила она. — А я пытаюсь добиться отстранения этого кошмарного типа Льюиса от ведения этого дела.

— Мойра, я знаю, что он еще пожалеет о том дне, когда не поладил с тобой, — засмеялась я, — но что ты тут можешь поделать?

— Я напустила на него Роба. Сказала, он просто обязан этого добиться.

— А это тебе как удалось?

— Я просто заявила ему, что считаю его лично ответственным за твое исчезновение. Сказала, если с тобой или Алексом что-то случится, вина в том будет исключительно его. Сама понимаешь, коварство — это моя вторая натура.

Я засмеялась, но сознание того, какую задачу я на себя взвалила, отрезвило меня.

— Мойра, очень может статься, что теперь ты меня не скоро услышишь. Сама не знаю, куда меня это все заведет.

— Знаю. Только позаботься, чтобы я тебя хоть когда-нибудь услышала, — деловито отозвалась моя подруга. Наверное, будучи сентиментальной или особо ранимой, владелицей самого преуспевающего салона в городе не станешь.

А потом я — нет, не я, а Ребекка Маккримон прошла таможню и паспортный контроль и поднялась на борт самолета.

Карла Монтойя Сервантес сидит в темной комнате верхнего этажа. Ставни закрыты, чтобы не пропускать свет, лицо Карлы опухло от слез. Она красива нежной и мягкой красотой, легкая полнота намекает на чувственность, черные глаза и волосы контрастируют с кожей, которую она прячет от солнца, считая, что бледность ей к лицу. Розовые губки почти постоянно надуты в кислой гримасе — за исключением тех минут, когда Карла сердится. Тогда глаза ее суживаются, а капризный ротик сжимается в тонкую жесткую нитку.

А сейчас она сердита, очень сердита. Какой же этот Рамон рохля и размазня! Неудачник! Ни честолюбия, ни желания вытащить к лучшей жизни и себя, и ее. И слишком стар для нее. Ей требуется кто-нибудь поэнергичней. Говорил же ей папа не выходить за Рамона. Предупреждал, что Рамон никогда ничего не достигнет, что она достойна лучшего. Но Рамон обожал ее, повиновался каждому ее слову, да и потом, что ей оставалось, когда первый из трех вопящих отпрысков был уже на подходе? А их стало бы куда больше трех, если бы она не топнула ножкой и не выставила Рамона в гостиную. Слава богу, что сестра забрала детей на несколько дней! От них столько шума, столько хлопот. А сейчас ей нужен покой, нужно время подумать.

И что теперь делать? Он так и остался неудачником, этот Рамон, оставил ее с тремя детьми и без малейших видов на будущее. Конечно, остается еще Жорж, его брат. Можно выйти замуж за Жоржа. И чего этим достигнешь? Возможно, у этого побольше энергии, побольше честолюбия, но и он не лучшая пара ей. Неудачно вышло, что Рамон застал ее со своим братом, очень неудачно — хотя стоило ли из-за такой мелочи бежать за тридевять земель? С какой стати? Все было вполне невинно.