Софи Ханна - Домашняя готика

– Потом, после того как я сказала, что не откажусь от поездки, Энкарна заявила, что я предательница и не заслуживаю машины. И я отдала ключи. Меня ее требование потрясло. Всегда милая, любезная, а тут… Насчет какой-нибудь мелочи я бы, наверное, уперлась. Не совсем уж я трусиха. Но тогда испугалась. От страха даже соображать перестала. Она так разозлилась, так на меня налетела, что я даже решила, что она права.

– Мишель, Энкарна любила Эми?

– Конечно, любила. Она просто не могла смириться с материнскими обязанностями. Ну не получалось у нее. И она этого не скрывала. Знаете, меня восхищала ее честность. Она даже шутила насчет того, какая плохая из нее мать. «Святая Мишель, пожалуйста, забери этого ребенка, а то я повешусь» – так она говорила.

– Она когда-нибудь шутила по поводу смерти дочери?

– Нет, – после паузы ответила девушка.

– Мишель?

– Я уже ведь рассказала про ее слова, что она убьет Эми, если придется присматривать за ней все каникулы. У Эми была маленькая лампа, черная с серебром. Лампа настольная, но ставили ее обычно на пол в ванной – там в коридоре рядом есть розетка – и оставляли включенной на всю ночь. Дверь в комнату Эми и дверь ванной надо было оставлять слегка приоткрытыми, совсем чуть-чуть, чтобы свет лишь немного проникал в комнату. – Мишель слабо улыбнулась. – Эми была особенной девочкой. Иногда на нее находило, но обычно она была очень доброй.

– Продолжайте, – мягко подбодрил Сэм.

– Что? А… Энкарна пользовалась лампой, когда хотела почитать в ванной. Верхний свет в ванной включался только с вентилятором, так что она ставила ночник Эми на бортик ванны.

Что за глупость, удивился про себя Сэм, но уже в следующую секунду догадался, к чему ведет Мишель, и почувствовал дурноту.

– Она сказала, что бросит лампу в воду, когда Эми будет в ванне? – спросил он.

Мишель кивнула:

– Ага. «Если ты нас бросишь, я через пару дней кину эту чертову лампу в ванну Эми. Все твердят, что я поджарю себя, если буду продолжать ей пользоваться, но я склонна вовсе не к самоубийству». Это прозвучало ужасно, ведь Эми стояла за ее спиной. И слышала каждое слово. Энкарна ее не видела, и, конечно, заметив дочь, просто в лице переменилась. Обняла ее… Господи, да она просто брякнула. Чтобы меня разозлить. Они обе были прямо актрисы какие-то. Что мать, что дочь. Вот почему, когда она на меня накричала, забрала машину и заявила, чтобы ноги моей больше у них не было, я не особо поверила. Ладно, думаю, сама скоро позвонит и скажет, что не может без меня. Так всегда бывало. Но она не позвонила. Тогда я решила позвонить сама, оставила ей кучу сообщений, но она так и не отозвалась. Только что жить без меня не могла, а теперь не желает даже поговорить. Это… бессмысленно.

Сэм не стал объяснять, что Энкарна не позвонила, потому что была уже мертва.

– Мишель, вы помните, когда впервые сообщили Энкарне, что у вас есть парень? Вы ведь дружили, так что наверняка вы ей об этом рассказали.

– Конечно. Почти сразу.

– В апреле прошлого года?

– Ага.

– Она обрадовалась за вас?

– Она меня обняла и… – Мишель всхлипнула. – Почему от приятных воспоминаний больней всего? Она заплакала и вроде как… вцепилась в меня. И сказала: «Он заберет тебя у нас».

– А вы что?

– Конечно, стала возражать, мол, этого не случится, мол, я буду работать у них, пока у меня не родится свой малыш, а это произойдет ой как не скоро.

– И как она отреагировала?

– Сразу повеселела. И сказала: «Мишель, я же сто раз говорила – тебе не нужен ребенок, у тебя есть Эми».

Сэм чувствовал, что это еще не все.

– А потом?

– А потом она подарила мне чек на две тысячи фунтов.

– Ну, как?

Ворвавшийся в кабинет Саймон даже не поздоровался.

Лицо Нормана Грэйса светилось воодушевлением. Как и Саймон, он не стал терять время на пустословие.

– Предвосхищая твой вопрос – понятия не имею, что все это значит. С этим разбирайся сам.

– Показывай!

Норман протянул Саймону листок.

Мне необходимо ее отсутствие по вечерам. Я имею в виду не длительный период времени, например, с шести до двенадцати, – не следует считать, что у меня столь дикие пожелания.

– Стоп! – Саймон посмотрел на Нормана. – Что это?

– Не узнаешь?

Саймон еще раз прочел.

– Дневник Джеральдин Бретерик! Но там было написано куда лучше. А тут так коряво. Будто писали под прозаком или… Не знаю, как-то архаично.

Норман кивнул, довольный, что Саймон пришел к тому же заключению, что и он.

– Ты просил поискать что-нибудь необычное. А после того, как я нашел эту штуку с Джонсом и понял, что ты прав, я решил еще немного пошуровать на винте. И обнаружил след удаленного файла. Он назывался «дневник». – Норман гордо улыбнулся. – Только в нижнем регистре. Первый файл, который мы нашли, назывался ДНЕВНИК, все буквы заглавные.

– Ну?

– Это тот же самый дневник, – продолжал Норман. – Те же даты, столько же записей, тот же смысл. Но удаленный дневник очень коряво написан. Можно подумать, будто его писали после нехилого удара по башке.

Саймон снова уткнулся в листок.

Мне необходимо ее отсутствие по вечерам. Я имею в виду не длительный период времени, например, с шести до двенадцати, – не следует считать, что у меня столь дикие пожелания. Меня удовлетворили бы два с половиной часа. С восьми тридцати до одиннадцати. Я все равно не смогу бодрствовать после этого часа, потому что все мои дни так утомительны. Я все время занята. Улыбаюсь, когда не хочу улыбаться, выдавливаю из себя слова, отличные от тех, которые хочу сказать. Я не ем. Я шумно восхваляю произведения искусства, от которых, на мой взгляд, следует избавиться. Это описание обычного дня моей жизни. Из-за этого никому не позволено нарушать мой покой с восьми тридцати до одиннадцати. Если бы это случилось, рассудок покинул бы меня.

– Рассудок покинул бы меня? – пробормотал Саймон.

– Ага. Вот, смотри, это вторая версия, созданная через шесть дней после последних изменений в первом файле. После этого первый дневник открывали много раз – и каждый раз вместе с новым файлом. Но ни разу не меняли его. Надобности в том не было, правда? Ведь все изменения вносились во второй вариант.

Саймон взял вторую распечатку.

Мне необходимо, чтобы вечером ее не было рядом. Вечером! Можно подумать, я имею в виду время с шести до полуночи. Но нет, мне нужны жалкие два с половиной часа с восьми тридцати до одиннадцати. Я настолько устаю днем, что физически не в состоянии ложиться позже. Ношусь как белка в колесе, с приклеенной к лицу фальшивой улыбкой, говорю то, чего говорить не хочется, никогда не успеваю поесть, прихожу в восторг от шедевров, которым самое место в мусорном баке. Таков мой самый обычный день. Вот почему время с половины девятого до одиннадцати неприкосновенно, а то я рехнусь.