Сэм Льювеллин - Тросовый талреп

Давай!

Полоса сдвинулась на дюйм. Море тяжело поддало под основание контейнера. Ледяная вода хлынула внутрь, заливая мне ноги. Еще один удар.

Засов поднялся. Я навалился всем весом на дверь. Она немного откачнулась. Но уже достаточно для того, чтобы засов не смог снова встать на место. Снаружи была вода. Тяжелая, холодная, черная вода. А внутри контейнера был воздух. И до тех пор, пока это воздушное пространство не наполнится водой, дверь не шелохнется.

Только к тому времени я ведь тоже окажусь под водой.

Свет исчез. Теперь все вокруг было темным, и в двери била струя воды, тяжелая, как стальной лист. Я закрыл уши руками. Дышал я большими, нелепыми глотками. Потому что это снова был все тот же водолазный колокол, запах морской воды и мокрого металла. Все то же страстное желание выкарабкаться наверх, выбраться отсюда, где нет ничего, кроме ледяного холода, и холодной стали, и этого черного, мучительного мира воды...

«Заткнись», — сказал я. Нет, это кто-то другой сказал. Знакомый голос. Голос Фионы. Я не просил. Я внезапно обрел осмысленное дыхание, очень напряженное — вдох, выдох, вдох, выдох, — и оставшийся в контейнере воздух уходил от меня вверх, к ржавому металлическому потолку.

А потом с полными легкими, прижав плечо к двери, упершись ногами в бетон, я толкал. Толкал эту тяжелую дверь. Я видал другие, такие же тяжелые двери.

Металл, к которому прижималось мое плечо, поддался. Дверь дрогнула и открылась. Я очутился снаружи, в чистой воде. Вокруг парил полный мрак. Я дал себе секунду на то, чтобы проявилась плавучесть моих легких и подтолкнула меня наверх. А потом я начал работать ногами.

Приглушенный стук бочек гремел в моих ушах. На какой я глубине? Футов пятьдесят? Или шестьдесят? Не так уж и много. Не было никакого смысла интересоваться. Перед глазами стояла чернота с красными плавающими силуэтами. А что, если мне подняться на «Мариус Б»?

Продолжай плыть. Потом подумаешь.

И я плыл. В ушах теперь ревело. Все мое внимание было направлено внутрь, на одну крохотную точку в сознании. Надо игнорировать панические сигналы, идущие из груди. Не обращать никакого внимания на спазматические рвотные позывы, растущие в ребрах...

И внезапно моя голова прояснилась. Я дышал. Я много и свободно дышал. Я мог достаточно пользоваться воздухом, чтобы наполнить хоть дирижабль.

Надо мной и левее завывал мотор подъемного крана. В темноте было видно совсем темное пятно, этакая основательная темнота. «Мариус Б». Стоящий на якоре. Сбрасывающий большие ядовитые бомбы замедленного действия в аккуратную выбоину морского дна.

Я отталкивался ногами и плыл. Вода, должно быть, была очень холодной, но я этого уже не замечал. Я плыл по дуге, чтобы обогнуть то место, где треп подъемного крана уходил в морс. Мои глаза теперь работали отлично. Мне отчетливо был виден нос, острый угол чернильной черноты на фоне более серой черноты неба. Корпус судна был погружен в море фута на четыре. Но я хороший пловец, и я только что сумел выбраться из железного ящика в пятидесяти футах под водой, н для меня уже ничего больше не будет невыполнимым. Я взобрался на нос так уверенно, словно море было абсолютно спокойным.

Сначала я всплыл стоймя и изогнул шею, искоса посмотрев на перила высоко надо мной. Не так уж и высоко, возможно, футов двадцать. А в десяти футах отсюда небо перечеркивала черная, вроде бы узорчатая линия. Якорная цепь. Она была сброшена так, чтобы можно было чуточку отойти, понаблюдать за эхолотом, найти эту выбоину и точнехонько сбросить в нее ядовитый груз. А потом поднять якорь, отправиться восвояси и получить свои денежки. Все очень просто, как будто сбрасываешь какое-то бревно.

Мои руки ухватились за якорную цепь. Звенья цепи были достаточно велики, чтобы целеустремленный человек смог продеть в них руки и ступни. Достаточно велики, чтобы успеть выдернуть руки и ступни, если судно сдаст назад и потянет эту цепь.

Я полез по цепи наверх. Я протиснулся и продрался через клюз и немного полежал на передней палубе, ощущая, что мои легкие работают не хуже кузнечных мехов. Холодная вода стекала с моей одежды и разливалась этакой лужицей. Я улыбался, но не потому, что видел во всем что-либо забавное, а для того, чтобы зубы перестали стучать.

Передо мной были поднятые крышки люков. Завывал мотор подъемного крана. Из трюма поднимался очередной контейнер. Не имело значения, которым он мог быть по счету — вторым или шестым. На судне не было никаких рабочих огней, никаких прочих огней. На «Мариусе Б» было темно. Как было на нем темно и в ту ночь в тумане, когда Эван вышел в море, высматривая это судно, и «Флора» налетела на «Зеленого дельфина».

Мои глаза уже привыкли к темноте. И я понимал, что мне предстояло сейчас сделать. Я был для этого достаточно разозлен. Здесь было, возможно, человек пять команды, а я всего один. Но они-то не ожидают меня увидеть.

Еще один порыв ветра. «Мариус Б» откачнулся назад. Лязгая в клюзе, дернулась якорная цепь. Я даже не подумал о том, что могло бы произойти, если бы этот порыв ветра налетел, когда я находился где-нибудь на середине якорной цепи. Я встал и, низко пригнувшись, побежал по левому борту, на ту сторону, которая была подальше от троса подъемного крана. Никто не станет смотреть туда.

Когда я добрался до хилого блока, налетел еще один порыв ветра, довольно сильный, затрепыхался голландский флаг на мачте судна, и в оснастке судна послышалось унылое завывание. Этот ветер пахнул сыростью, и с ним прилетели брызги дождя. Я постоял какое-то мгновение возле тяжелой стальной двери по правому борту этого блока и мысленно подсчитал состав команды. Двое в трюме. Вероятно, еще один подравнивает контейнеры. Один управляет подъемным краном. И Энцо Смит. Итого пятеро.

Я повернул ручку, приоткрыл дверь и проскользнул внутрь. В коридоре горели тусклые огни. Воздух был горячим, пропитанным запахом дизельного масла. Я запер за собой дверь, перебежал через весь жилой блок и запер такую же дверь с другой стороны. Потом я спустился по стальным ступеням на нижнюю палубу.

Раздвижная дверь в машинное отделение была полуоткрыта. Я спустился на решетчатый навесной мостик, идущий над трюмным днищем. Где-то близко к днищу посверкивала смазкой неподвижная шахта гребного винта. Рев и треск мотора здесь были оглушительными. Чтобы управлять подъемным краном, нужен какой-то двигатель, а чтобы привести в движение двигатель, необходим генератор.

Но мне прежде всего был нужен контрольный пульт. Я направился туда, мои резиновые подошвы скользили по маслянистой решетке, от одежды в этом жару начал идти пар. Там была уйма дрожащих стрелок и светящееся табло. Приборы для регистрации оборотов мотора в минуту, давления масла и загрузки судна. И там было множество кнопок. И была пара переключателей с фиксированными положениями. На одном из них я прочел нужное мне слово: «Контроль». И обозначения двух возможных положений: «Капитанский мостик» и «Прямой контроль».