Ольга Лаврова - До третьего выстрела

Ольга Лаврова, Александр Лавров

До третьего выстрела

Они встретились в коридоре на Петровке, 38 -- Знаменский и стройная светловолосая девушка в вязаном нарядном платье. Лицо было знакомое, и Пал Палыч поздоровался, но не сразу понял, кто она. Прежде он видел девушку только в милицейской форме, когда бывал в Бутырке. Там, в проходной тюрьмы, она сидела, отгороженная от посетителей стеной металлических прутьев, а посетители -- адвокаты и следователи -- коллективно ухаживали за миловидной дежурной, ведавшей вызовом аресто-ванных и распределением кабинетов.

Знаменский тоже любил поболтать с ней, знал, что учится заочно на юрфаке, и однажды обещал посоветовать, какую выб-рать специализацию после диплома.

-- Вот и пришла советоваться, Пал Палыч, -- девушка с улыб-кой протянула пропуск, умалчивая, что битый час дожидалась под дверью.

Апартаменты у Знаменского после повышения новые, поп-росторней. И диван новый, без коварно торчащей пружины. Вполне пригодный для неофициального разговора тет-а-тет.

-- Итак, Антонина Васильевна Зорина. Года четыре сдавал вам в окошко оружие, получал взамен ключ и, честно говоря, не знал, что вы -- Зорина. Ниночка и Ниночка.

-- А я столько раз держала в руках ваш пистолет, что помню царапину на рукоятке.

-- Справа или слева?

-- Справа.

-- Вы, оказывается, наблюдательны.

Девушка смущенно опустила глаза.

-- Я все годы мечтала: вот подойду к окошку с наружной стороны и сама получу ключ от следственного кабинета.

-- Так вы хотите стать следователем?

-- Конечно!

-- Даже "конечно". А собственно, почему?

-- Ну... долгий разговор.

На самом деле разговор короткий, но абсолютно для Ниночки немыслимый; пришлось бы сказать: "Пал Палыч, вы -- мой идеал".

Если бы у нее хватило духу на подобное признание, неведомо, как обернулась бы судьба. Но поскольку духу не хватает, Знамен-ский руководствуется общегуманными соображениями:

-- Попробую вас отговорить, Ниночка.

-- То есть, на что-то серьезное я не гожусь?

-- Не в том дело.

Не знаю, годишься ли ты для следственной должности, но она для тебя -нет. Зачем раньше времени вгонять себя в гроб?

-- Вы ведь, помнится, колебались -- то ли юрфак, то ли педаго-гический. Или путаю?

-- Когда-то колебалась.

-- Тогда вам прямая дорога работать с детьми!

-- Как -- с детьми?

-- Есть такая прекрасная должность -- инспектор по работе с несовершеннолетними.

-- Но у меня голова набита криминалистикой...

-- Ниночка, что бы следователь ни делал со своей криминалис-тикой, он не может изменить того, что преступление произошло! А его нельзя было допускать!.. Великая вещь -- удержать подрос-тка, чтобы не свихнулся. Тогда уже ничего не воротишь и впереди суд, небо в клеточку и родители, у которых сын "отбывает срок".

-- Никогда об этом не думала... то есть относительно себя. И, Пал Палыч, ведь очень трудно сделать то, чего не смогли родите-ли.

-- А вы боитесь трудностей? -- подначивает Знаменский.

Естественно, Ниночка не может ответить "Боюсь"...

Она стала инспектором в детской комнате милиции. Часто руки опускались от бессилия -- институтская наука мало помога-ла. Правда, доведись ей заглянуть в день сегодняшний со всеми молодежными его бедами, Ниночка признала бы, что ей доста-лось не худшее поколение.

* * *

Прошло почти полгода. Сейчас август, пахнущий прокален-ным асфальтом и выхлопными газами и лишь к концу дня отдаю-щий свежестью политых газонов да ароматом молодых яблок с лотков...

Вечереет. По старомосковскому переулку, наполовину перего-роженному забором новостройки, бежит плотно сбитый человек в кепке и плаще. Какой-то прохожий мельком оглядывается ему вслед. Переулок почти безлюден. Человек ныряет в квартал пустых, подготовленных к слому домишек. Бежит уверенно, вид-но, что путь знаком. Сзади доносится приглушенный расстояни-ем милицейский свисток. Потом еще один -- громче и с другой стороны. Человек кидается в противоположном направлении.

Метрах в ста впереди уже угадывается оживленная улица, но оттуда наперерез выруливает патрульный мотоцикл. Беглец успе-вает скрыться за углом дома, так что с мотоцикла его не видно. Притормозив и не глуша мотора, патрульные осматриваются: не мелькнет ли где фигура. Между тем свистки приближаются, человек чувствует, что оказался в кольце. Он вынимает пистолет, крепко обтирает носовым платком и хорошо рассчитанным дви-жением забрасывает в чердачное окошко стоящего на отшибе сарая. Озирается, лихорадочно пытаясь что-то придумать, чем-то отвлечь от себя внимание. Поодаль замечает стайку голубей на земле. Сильно размахнувшись, швыряет в них камнем. Голуби взлетают, и на их испуганный взлет стремительно срывается мотоцикл.

А человек крадучись, но быстро пробирается от развалюхи к развалюхе.

* * *

-- Вы узнали бы его?

-- Конечно бы, узнала!

-- А вы совсем не запомнили лица?

-- Револьвер как сейчас вижу, а лицо -- нет...

Знаменский допрашивает двоих продавщиц, одна из которых по совместительству и кассирша в магазине "Трикотаж-галанте-рея". Магазинчик маленький и тесный. Переднюю стену занима-ет окно-витрина с входной дверью. Вдоль двух других буквой "Г" расположены прилавки. На том, что против входа, стоит кассо-вый аппарат.

-- Ну хорошо, давайте по порядку. Значит, в магазине, кроме вас, никого не было?

-- Никого, -- подтверждает кассирша. -- С обеда очередь стоя-ла даже на улице, а куртки кончились -- и как отрезало.

-- Что за куртки?

-- Хорошие, по сто сорок три рубля. Завезли к концу квартала двести штук.

-- Когда он вошел, вы были за прилавком?

-- Да, вот так сидела. -- Она придвигает ногой табурет и садится к кассе; на щеках продолжают рдеть красные пятна. -- Ящик был открыт.

Женщина выдвигает денежный ящик, и Знаменский отступа-ет, давая фотографу возможность сделать общий снимок поме-щения. Кибрит молча слушает -- ее черед впереди.

-- Обычно я сразу выручку раскладываю, как надо, а сегодня толчея, совала кое-как. И вот сижу после, по купюрам разбираю... и вдруг он передо мной стоит и говорит: "Давай деньги!" Я вот так -- раз! -- резко подавшись телом вперед, она задвигает ящик, -- и голову-то подняла, а в лоб револьвер нацелен. -- Кассирша на секунду зажмуривает глаза. -- У меня все отнялось... Которая пачка была в руках, двадцатипятирублевками, ту он выхватил и говорит: "Давай остальные, пристрелю!" Честно скажу: я бы уж и рада отдать, дергаю ящик, а его заело. Тут Настасья как шарахнет-ся за дверь! Он выругался -- и следом на улицу. Спасла меня Настасья!

-- До чего-нибудь он дотрагивался? -- спрашивает Кибрит.

-- Не знаю, милая, не знаю, -- трясет женщина головой.

-- Расскажите теперь вы, -- оборачивается Знаменский ко второй продавщице.