Чингиз Абдуллаев - Лето двух президентов

– Тише, – попросил его Мурад, – не нужно так говорить. Здесь все понимают по-русски.

– Я правду говорю, – продолжал Горелик, – это все придумали наши коммунисты. Советский народ. Глупая выдумка. Есть русские «москали», есть наши «хохлы», есть ваши «чурки». А советского народа нет. И не может быть. Как нет и югославского. Их объединили сразу после Первой мировой войны, чтобы оттяпать территории у распавшейся Австро-Венгрии. Но почти сразу они начали трещать по швам и уже после вторжения немцев и итальянцев в сорок первом распались. Хорваты ненавидели сербов, а те отвечали взаимностью. Здесь еще есть албанские мусульмане в Косово и в Боснии. Вот вам целый букет противоречий. Вы спросите у них, как хорваты и сербы убивали друг друга во время войны и после. А потом пришел Иосип Броз Тито, который железной рукой всех подавил и собрал в одну страну. Как наш Сталин. А теперь он умер, и страна распадается, прямо как у нас. Только у нас после смерти Сталина прошло тридцать восемь лет, а у них Тито умер совсем недавно.

– Не шумите, – снова попросил его Мурад, – неудобно. Вас могут услышать.

– Пусть слышат. Они все это знают лучше меня. Пытаемся запрячь в одну телегу разных животных, вот они и тянут в разные стороны. Посмотрите на наш Союз. Только железной рукой можно было удерживать все народы в этом котле. Ну, скажите мне честно, что общего между таджиком из своей махалли и эстонцем из своей деревни? Или между грузином и эскимосом? Полный идиотизм. И как только Горбачев ослабил хватку, все сразу посыпалось. И все скоро закончится, я вас уверяю.

Мурад заметил, что к ним прислушиваются, и уже возмущенно сказал:

– Говорите тише. А еще лучше – молчите.

– Не буду молчать, – возразил Степан. – Посмотрите на их страну. У них все еще хуже, чем у нас. Все это последствие многовекового разделения одного народа. Сербо-хорватский язык, – фыркнул он, – надо же такое словосочетание придумать. Только они все равно разные. Католики, которые жили много веков под игом Австрии, провославные, за которых вечно дралась Россия, и мусульмане, которые жили под игом Османской империи. Три разные религии одного народа. Вот увидите, они совсем скоро начнут свой раздрай, вернее, уже начали. Без Тито федерация распадется. И ничто их вместе не удержит.

– Что он говорит? – спросил сидевший рядом известный югославский поэт с длинными седыми волосами до плеч.

– Рассказывает о вашей истории, – заставил улыбнуться себя Мурад.

– У нас была интересная и героическая история, – согласился югославский поэт, – только сейчас об этом, кажется, все забыли. Сегодня у нас каждая республика хочет добиться большей независимости и суверенитета. Это началось сразу после событий в вашей стране. Каждый смотрит на вас и думает: если можно в Советском Союзе, почему нельзя в нашей стране?

– Вот видите, – сказал Горелик, опустив голову, – все этим и закончится.

Мурад поднялся и произнес длинный запутанный тост, чтобы заглушить сидевшего рядом украинского публициста.

На следующий день их повезли в музей истории. Степан был уже трезвым и молча ходил по залам, никак не комментируя слова экскурсовода. А вечером они полетели в Любляну и попали сразу в водоворот событий. В столице Словении было неспокойно, сказывалась общая нестабильная ситуация в самой Югославии. В отделении Союза писателей Словении им рассказывали больше о противостоянии с Белградом, чем о дружеских связях с советскими писателями.

– Все, как у нас, – кивнул Степан, когда встреча закончилась и их повезли в гостиницу. – Вы видите, как они не признают Белград? Им кажется, что все команды идут оттуда, а словенцы хотят быть независимыми. Вот увидите, совсем скоро они найдут свой Карабах и выйдут из состава Югославии.

Еще через два дня они вернулись в Белград, где на этот раз им стали рассказывать о сепаратистских настроениях в ряде национальных республик Югославии. Домой они летели, уже понимая, что в Югославии происходят схожие с ними процессы и распад идет даже более интенсивно, чем в СССР. Весь мир немного опасался развала ядерной державы и привычно поддерживал Горбачева, который был понятен и удобен западным странам. А вот распада Югославии никто не боялся, более того, даже приветствовали его. Здесь не было признанного лидера, который мог бы сплотить народы и которого мог бы признать весь остальной мир. Поэтому процесс распада шел так мучительно и с такой кровью.

В Москву они вернулись, когда в Словении и Хорватии начались первые столкновения. Мурад сразу позвонил Карине, и она приехала через полчаса, как и обещала. В этот день они снова не вышли из номера. Кровать была одноместной, не очень удобной, но им вдвоем было хорошо. Вспоминали школьные годы и часто смеялись, пока Карина не спросила, как прошла поездка в Югославию.

Он достал из чемодана искусно вырезанный из коралла якорь, который купил в Любляне, и отдал его Карине.

– Какая прелесть, – восхитилась она, – оставлю себе на счастье. Но ты не ответил на мой вопрос.

– Плохо, – признался Мурад, – они разваливаются даже быстрее, чем мы. Нашу страну хотя бы боятся и поэтому не спешат признавать независимость прибалтийских стран. А югославские республики просто обречены. Кажется, вся Европа и Америка сейчас нетерпеливо ждут, когда они распадутся. Немцы через Словению и Хорватию снова получат выход к южным морям. А американцы уменьшат влияние православных сербов, которые всегда считались союзниками России. В общем, все не очень хорошо.

– Почему нехорошо? – рассудительно произнесла Карина. – Может, наоборот, все так и должно быть. В тебе говорит великодержавный шовинист. Хотя ты и не русский человек, видимо, твоя должность сделала из тебя такого «державника». Нужно просто отпустить народы и дать им право самостоятельно решать свои вопросы. Пусть каждый народ и каждая нация самостоятельно решают собственные проблемы, будут свободны и независимы. Что здесь плохого?

– Ничего, – согласился Мурад, – но я боюсь, что ничего подобного не будет, особенно в мусульманских республиках. Нет опыта демократии, нет опыта толерантности. Вообще ничего нет. Прямо из феодолизма перетащили в социализм. А теперь, если все распадется, многие снова вернутся в феодализм. В этих республиках просто не может быть нормальных выборов или демократических правительств, они не смогут функционировать. Понадобятся авторитарные вожди, несменяемые и достаточно сильные, чтобы удерживать ситуацию под контролем. Иначе хаос, внутренние раздоры, гражданское противостояние и, как самый закономерный итог, конечное торжество фанатиков. Ты помнишь, как у братьев Стругацких: «Эх, историки, хвостом вас по голове. А ведь должны были догадаться. Там, где торжествует серость, всегда побеждают черные». Так думал Румата.