Чингиз Абдуллаев - Лето двух президентов

– Ты слишком мрачно смотришь на все эти проблемы.

– Я стараюсь смотреть объективно, – вздохнул Мурад. – У нас в республике тоже назревает внутреннее противостояние, как и в соседней Грузии. И чем все это закончится, пока никто не может сказать.

– Иди сюда, – позвала она его. – Наши политические разногласия меня уже утомили. По-моему, ты нарочно каждый раз заводишь разговор обо всем, чтобы только не заниматься мужским делом. Тебе не кажется, что ты настоящий саботажник? Или у тебя уже не осталось никаких сил?

Он увидел, как заплясали в ее глазах чертики, которые ему так нравились, и улегся рядом.

– Ты сама спросила меня про Югославию. Больше вообще не буду ничего говорить. Попробуй еще о чем-то спросить.

– Только одно – когда ты уезжаешь?

– Я могу оставаться в Москве еще целых два дня. Ты еще пожалеешь, что обвинила меня в саботаже, – пообещал он.

Это были самые лучшие часы в его жизни. И самые лучшие дни. Но все хорошее рано или поздно заканчивается. На второй день позвонили из Союза писателей, чтобы он присутствовал на очередном собрании, которое должно было состояться в Центральном Доме литераторов. Он побрился и поехал на встречу.

Это собрание творческих людей больше напоминало шумный базар, в котором обвинения и оскорбления перемежались с выкриками из зала и свистом недовольных. Прибывшие прибалтийские представители настаивали на создании независимых союзов, способных позднее создать конфедерации союзов писателей. Он запомнил выступление руководителя ленинградской писательской организации со звучной и немного театральной фамилией Арро. Тот доказывал необходимость создания независимых союзов писателей и возможность выхода отдельных творческих коллективов из большого Союза.

Мурад вспоминал, как все начиналось еще полтора года назад, когда вставший во главе «Литературной газеты» известный публицист Федор Бурлацкий неожиданно объявил, что его газета становится независимой и отделяется от Союза писателей. Тогда выступающие гневно клеймили «бурлацкую команду» и призывали вернуться в лоно большого Союза. Но процесс распада был уже запущен. Другие газеты и журналы, издательства и организации начали объявлять о своем «суверенитете», отделяясь от Союза. При этом они сохраняли за собой все помещения, деньги, технику, основные фонды, счета в банках, которые зарабатывали для них предыдущие поколения писателей, и объявляли о своей независимости. Самое большое лукавство заключалось еще и в том, что во многих газетах или журналах самих творческих людей было не так много. В основном технический персонал – секретари, водители, машинистки, рабочие, наборщики, техреды, корректоры, с удовольствием голосовавшие за независимость, не понимая, что не имеют права распоряжаться общеписательским имуществом. В результате одна из самых богатых и влиятельных организаций начала распадаться буквально на глазах, когда каждый из ловких деятелей умудрялся отхватывать себе кусок от этого пирога. Даже сам ЦДЛ был со временем приватизирован, и легендарный ресторан стал недоступен для большинства писателей из-за цен, установленных в нем новыми хозяевами.

Мурад видел, как на его глазах буквально растаскивают имущество Союза по разным адресам. Дома отдыха, поликлиники, рестораны, издательства, помещения, гектары самой дорогой земли под Москвой, Санкт-Петербургом, в Юрмале, в Абхазии, в Крыму. Если бы все удалось сохранить, все члены Союза писателей уже через несколько лет могли стать долларовыми миллионерами. Но они были обречены в массе своей влачить жалкое нищенское существование, с трудом сводя концы с концами, тогда как ловкие пройдохи, пользуясь моментом, растаскивали и приватизировали имущество творческого союза, нажитое несколькими поколениями известных авторов.

Мурад вернулся в гостиницу, где его ждала Карина.

– Ты знаешь, я хочу уйти из Союза писателей, – честно признался он. – Они все больше и больше превращаются в сборище каких-то неуправляемых демагогов. Вместо того чтобы быть со своими народами, попытаться жить их проблемами, отражать их настроения, боль, тревоги, они думают только о себе. О своих наградах, о своих книгах, о своих детях, которых пытаются любыми способами протащить в творческие люди, не понимая, как уродуют своих собственных отпрысков. Они думают только о своих гонорарах и своих успехах. Самое поразительное, что почти везде одно и то же.

– Писатели тоже часть народа, – пожала плечами Карина, – и их сильнее других развратили подачки советской власти. Они привыкли к этому и не хотят сейчас отказываться от своих привилегий.

– У нас один такой деятель все время выступал на митингах, говоря о проблемах народа. А потом ему дали машину «Волга», и он сразу перестал появляться на митингах. А другой, тоже народный лидер, уважаемый человек, не постеснялся забрать себе дачу какого-то армянина, сбежавшего из Баку. Господи, такое ощущение, что все мы не просто сходим с ума, а постепенно теряем совесть. Будто кто-то взял и сразу отменил все прежние моральные нормы.

– Ты слишком эмоционально реагируешь. Люди всегда были такими, просто сейчас еще и время безобразное, когда все недостатки отчетливо проявились. Раньше были в моде фарисеи, а сейчас демагоги и бандиты. Каждому свое время, – рассудительно произнесла Карина.

На следующий день Мурад снова улетал в Баку, и они снова прощались. Он отвез ее домой и долго целовал в машине перед тем, как отпустить. И все-таки домой он летел абсолютно счастливым.

Долгое время всякие неотложные дела и проблемы не позволяли ему вернуться в Москву. Пока она сама не позвонила ему в Баку, заказав разговор из редакции. Он услышал ее голос и радостно усмехнулся:

– Как дела у самой известной журналистки нашей страны?

– Совсем неплохо, – ответила Карина. – Я могу узнать, когда вы снова появитесь в столице нашего государства?

– Столица сейчас Баку, – возразил Мурад. – У нас провозглашен суверенитет республики. А почему ты спрашиваешь?

– Соскучилась, – сказала Карина. – Так когда ты приедешь?

– Наверное, на следующей неделе. Нет, через неделю. Ах, тоже нет. В субботу конференция. Черт! Значит, буду через три недели.

– Мурад, – неожиданно тихо проговорила Карина, – тебе не кажется, что это какое-то безумие? Мы оба просто сходим с ума.

– Что-то случилось?

– Ничего. Просто я подумала, что хотела бы видеть тебя чаще. Ничего, подожду три недели. Надеюсь, что мы увидимся. Пока. Целую тебя.

– Я тоже целую.

Он долго с озабоченным видом смотрел на телефон. Кажется, она позвонила не просто так, ей явно хотелось что-то сказать. Но, как и все мужчины, он не почувствовал, что именно. На самом деле она хотела сообщить ему, что сегодня получила подтверждение врачей. Карина ждала ребенка.