Э. Хартли - Маска Атрея

Она не могла придумать, что сказать в ответ. Не могла оправдаться даже перед самой собой. Почему она помчалась в Афины, не сказав им? Делала ли она это ради Ричарда, распутывая, что стоит за его смертью, из якобы дочернего долга? Возможно. Несколько менее достойный вариант, пришедший ей в голову уже по дороге домой и вонзающийся в мозг, как гвоздь, состоял в том, что ее поступок продиктован желанием произвести впечатление на Кельвина. От этой мысли она почувствовала себя маленькой и пустой.

— Кем вы себя возомнили? — спросил Кернига. — Детективом-любителем, идущим по следу и опережающим профессионалов благодаря своему гению? Ваше расследование не только отбросило нас назад и стоило жизни двум людям, оно даже не обнаружило ничего важного. По-вашему, это все — вопросы археологии? — закончил он, словно придя в ужас от абсурдности этой идеи. — Она здесь ни при чем. Знаете, мисс Миллер, для хорошо образованной женщины вы редкая дура.

Его тирада еще гремела у Деборы в голове, когда ночь опустилась на тихую квартиру. Она пробовала завести музыку, смотреть телевизор, но и то и другое казалось неуважением, грубостью по отношению к погибшим и к настроению, от которого она не имела права отделываться. Покорившись тишине и чувству вины, она полежала в постели, глядя на вентилятор под потолком, ощущая его дуновение на потной коже. Потом встала, включила компьютер и проверила почту. Ничего. Она ожидала записки от Кельвина, но, возможно, было только к лучшему, что сейчас ей не придется иметь дело с его переживаниями. Он, несомненно, имел полное право недоумевать и обижаться на то, как она вела себя с ним по дороге из Афин, но она уже что-то предчувствовала, и это было важнее их зарождающихся чувств. Хотя вряд ли он с этим согласится.

Но и это не было всей правдой. Было что-то еще, что вывернуло ее наизнанку еще до разговора с Кернигой и Кином: ощущение, что она подпустила Кельвина слишком близко и теперь надо немного отстранить его, чтобы он не задушил ее ухаживаниями. Мысль заставила Дебору нахмуриться. Возможно, уверенность в себе и гордый изоляционизм, которые так хорошо помогали ей с тех первых школьных дней, когда она почувствовала, что отличается от других девочек, внезапно обратились против нее, как верный пес, внезапно набросившийся на хозяина. Пожалуй, дважды. Потому что, сидя в одиночестве перед рассеянным сиянием монитора, глядя на пустой почтовый ящик, она вдруг подумала, что желание отстраниться от Кельвина и желание скрыть свои находки от ФБР могут на самом деле быть одним и тем же.

И ты только что это поняла? Знаешь, Дебс, Кернига прав. Для хорошо образованной женщины ты редкая дура.

Она вдруг обратила внимание на моргающий огонек автоответчика, включила воспроизведение и услышала знакомый голос, изысканный и немного чопорный.

— Привет, Дебора.

Этот голос вернул ее назад, к ночи, когда все началось, к ночи, когда погиб Ричард.

— Привет, Маркус, — отозвалась она, словно он стоял перед ней.

— Сожалею, что потерял вас в Греции, — продолжал Маркус. — Я шел по другому следу, который снова привел меня сюда. Послушайте, Дебора, нам надо поговорить. Дело... — Он с трудом подбирал слова, голос внезапно стал немного выше, чем раньше, в нем появилась настойчивость. — Дело, которое мы изучали... это совсем не то, что мы думали. Я не уверен, но... — Он помолчал, и Деборе показалось, что она слышит какое-то движение на заднем плане. — Я вам перезвоню, — закончил он.

Второго сообщения не было.

Дебора вернулась к компьютеру. Маркус перезвонит. И даже если нет, она, вероятно, узнала не меньше него. Он понял, что тело и все остальное — подделки, что их маленький крестовый поход оказался напрасен, вот потому и голос был таким...

Смятенным?

...беспокойным. Разочарованным. Хорошо знакомое ей чувство.

В этом объяснении был некоторый смысл, но тревога осталась. Что-то тут не так. Дебора вывела на экран поисковик «Гугл» и уставилась на моргающий курсор в строке ввода. Потом пальцы медленно набрали пять букв: «Атрей».

Экран моргнул, опустел, а потом начал выдавать первые из нескольких тысяч ответов: студенческие задания по греческой мифологии, краткие изложения древней трагедии, версия игры «Подземелья и драконы», происходящей в Древней Греции, даже кое-какие фотографии праздника в Микенах... В ее нынешнем настроении солнечный свет и улыбающиеся лица казались нелепыми.

Дебора вернулась на предыдущую страницу и добавила в строку поиска другие слова: «Агамемнон», «фолос», «золото», «Шлиман»...

Ничего. Предложение проверить орфографию.

Она попробовала добавить к Атрею «керамика», «захоронение», «могила» и «тело» — и получила те же ссылки, что уже видела, только в немного другом порядке. Попробовала «Атрей» и «1940», «Вторая мировая война», «танк «Шерман»«. Последние два варианта дали другую группу ссылок, но на них не удалось отыскать даже упоминаний об Атрее, только о войне. Дебора вздохнула, борясь с вздымающейся волной апатии, и набрала «Атрей, преступление ненависти». Она ждала, пока медленный модем передаст результаты, когда услышала стук в дверь.

Дебора посмотрела на часы. Половина одиннадцатого. Только бы не Кернига или, еще хуже, Кин.

Кельвин, мелькнула мысль. Облегчение боролось со стыдом и тревогой.

Она посмотрела в глазок и отступила, нахмурившись. Это была Тони.

Странно видеть Тони у себя дома, подумала Дебора, когда они сидели на кухне за бокалами вина, которое Тони привезла с собой. По-настоящему они до этого говорили всего один раз, за тысячи миль отсюда, в маленькой греческой деревушке. Это казалось почти невозможным.

— Агент Кернига сегодня вернулся в музей, — начала Тони. — Рассказал, что произошло. По выражению лица Кина я поняла, что тебе не помешает выпить.

Дебора благодарно улыбнулась, но улыбка получилась бледной.

— Этот человек меня по-настоящему не любит, — вздохнула она. — В смысле Кин.

— Если тебя это утешит, — ответила Тони, — думаю, ко мне он тоже особо нежных чувств не испытывает.

— А что ты делала в музее? Я думала, ты уволилась.

— Надо же отработать контракт, — усмехнулась Тони. — Во всяком случае, другую работу я еще не подобрала. На самом деле я уволилась, только чтобы показать федералам, что мы не друзья, но мне, наверное, придется попросить тебя дать мне второй шанс. Если полиция обвинит меня в препятствии расследованию, мне придется сказать об этом, когда я буду наниматься на другую работу. Если Американский еврейский конгресс возьмет меня в отдел расследований, такая характеристика, как ни странно, может оказаться полной, но, поскольку они скорее всего захотят, чтобы я снова занялась кулинарией, — да еще и дадут начальника, — сомневаюсь, что им понравится наличие в моем досье преступления. Черт, — добавила она, — никогда не думала, что взаправду закончу уборкой туалетов.