Борис Виан - Детектив Франции 2. И смерть уродам

— Извините. И выньте, пожалуйста, руку из кармана.

Джеф поворачивается к двери, и мы пускаемся в путь. Но не успеваем пройти и трех метров, как Нуну замирает и, виляя хвостом, бросается назад в комнату. Мы слышим чьи-то удивленные голоса, оборачиваемся и видим Гарри Килиана и Энди Зигмана, с интересом рассматривающих изуродованную дверь.

Я рад видеть их вновь. Гарри, судя по виду, уже отошел после сегодняшних потасовок. Не стану описывать его лицо, так как в самом начале я говорил, что Гарри — красивый парень, а в настоящий момент такое определение никак не соответствует состоянию его физиономии.

Не стоит терять время на разговоры. То, что они оказались тут, уже само по себе удивительно. В двух словах Майк рассказывает, что было с нами, с тех пор как мы расстались возле высокой кирпичной стены. Потом мы знакомим своих друзей с лже-Джефом Девэй, который только рад пополнению честной компании, и снова трогаемся следом за ним по коридору. Его правая рука все время делает четкую отмашку.

Мы опять попадаем в широкий коридор, затем сразу поворачиваем направо, а через несколько шагов оказываемся возле вереницы лифтов, в каждом из которых могут спокойно разместиться целый «паккард» и двадцать два раздвинутых тромбона.

Джеф Девэй подталкивает нас к третьему лифту, нажимает на кнопку — и дверь распахивается. Мы входим, и кабина устремляется вниз.

Мы даже не почувствовали, как лифт остановился, и попадаем точно в такой же коридор, как и двумя этажами выше. Ясно, что постройка такого сооружения обошлась нашему другу Маркусу Шутцу в кругленькую сумму.

Джеф двигается вправо. Майк не спускает глаз с собаки, готовый действовать по первому же сигналу тревоги своего рыжего друга. Этот чертов Майк опять упрямо держит руки в карманах, и я все время жду, что он в любую минуту начнет разбрасывать направо и налево свои пасхальные яички… Мне становится как-то неловко. Да еще вспоминаются все оплеухи, что я успел огрести за последние два дня — ей-Богу, я бы предпочел принять стаканчик прохладительного где-нибудь с девочками, лет этак по восемнадцать, чем идти за этим сбежавшим из дурдома психом по коридору, воняющему эфиром, да еще у черта на рогах — до ближайшего города пешком не добраться.

Джеф останавливается и открывает едва заметную в стене дверь.

— Входите, — говорит он, — сначала надо приодеться.

Мы пропускаем его вперед, и Джеф входит в комнату. Это скорее безупречной чистоты кубический бокс. Вдоль стен — дверцы металлических шкафчиков, выкрашенных белой лаковой краской. Джеф открывает пять из них и жестом приглашает нас не стесняться.

— Будьте любезны облачиться в эти очаровательные наряды, — говорит он, — и тогда сможете входить куда пожелаете.

— А они стерильные? — спрашивает Гарри.

— Нет, — улыбаясь, отвечает Джеф, — но мы все пройдем сейчас через стерилизатор. Не волнуйтесь. Тут все прекрасно оборудовано. Пусть я им не удался, но это, можно сказать, не их вина. Просто невнимательность, да и опыты еще только начинались. А кстати, это очень приятно — целый день заниматься мастурбацией.

Такие выступления Джефа Девэй явно производят впечатление на Энди и Гарри — им это еще в новинку, но этому болтуну до них нет никакого дела, и он уже тащит нас к другой двери, расположенной между платяными шкафчиками. Мы опять пропускаем его вперед, идем следом и попадаем в какую-то камеру, где на одной из стен — целый ряд всяких табло и циферблатов. Вместо дверей — двойные люки с уплотнением из мягкой резины, а возле циферблатов — несколько ручек с указанием отметок и чисел.

— Пять минут — и все, — говорит Джеф.

Он подходит к приборам, поворачивает первую рукоятку, и люк, через который мы вошли, резко закрывается. Потом он нажимает еще на какие-то кнопки, и помещение заполняется теплым и пахучим паром — это, очевидно, дезинфектант. Температура постепенно поднимается, туман густеет. Но дышится по-прежнему легко. Наверное, какой-то новый способ. И видимо, у доктора Шутца в запасе еще немало сюрпризов.

Проходит чуть более пяти минут, мы слышим чистый низкий звук гонга, и Джеф возвращает все рукоятки на ноль. В результате на стене, противоположной той, через которую мы вошли, открывается еще один люк, куда мы и направляемся. Псу Майка Бокански очень понравилась дезинфекция, и прежде чем проследовать за хозяином, он раз пять или шесть радостно чихает.

Но вот мы опять упираемся в дверь.

Легкое нажатие кнопки, и она бесшумно скользит по специальным пазам. Перед нами открывается круглая стена, какие бывают в театре, и мы ступаем на нечто вроде крытой галереи, идущей по кругу между ложами, только вместо них в стене располагаются круглые иллюминаторы, закрытые толстым стеклом, через которые бьет ослепительно яркий свет, заставляющий нас попятиться.

Джеф двигается вправо по галерее, Энди Зигман — за ним. Гарри тащит меня за рукав. Шествие замыкают Майк и его боксер, слегка смущенный происходящим. Должно быть, ему непросто разобраться во всех этих запахах, царящих вокруг.

Джеф останавливается, мы тоже. Но теперь, когда наши глаза уже привыкли к свету, мы жадно приклеиваемся к иллюминаторам.

Сначала я ни черта не мог разглядеть. И вдруг вижу: в двух метрах от нас на операционном столе лежит человек, полностью закрытый белыми простынями. Между ними — лишь оперируемый участок размером сантиметров двадцать на двадцать. Над телом склонились трое, одетые так же, как и мы.

Рядом, еще на одном столе, лежит женщина. Здесь видимый участок тела значительно шире: к столу привязаны ее ступни, лодыжки и бедра, да плоская блестящая полоска стальной ленты охватывает ее на уровне живота — все остальное открыто нашему взору. Женщиной пока никто не занимается.

В изголовье каждого стола установлена сложная аппаратура. Вероятно, для анестезии.

Я пытаюсь разглядеть, есть ли в операционной еще другие ассистенты, но сумрак, покрывающий ту часть зала, которая не попадает под ослепительный свет двух гигантских рефлекторов, не облегчает мою задачу; однако, думаю, кроме этих троих, тут больше никого нет.

Мужики возятся вокруг первого стола, и я пытаюсь сообразить, чем же именно они заняты, но один из них как раз стоит ко мне спиной. Наконец он слегка отодвигается в сторону, и я вижу, что оперируемый — мужчина. Но смотреть на это я не в силах…

Такого не станешь творить и со злейшим врагом. Я отворачиваюсь. С меня довольно. Теперь понятно, откуда взялись те снимки. Мне достаточно и их. Я хочу уйти. И погрузиться в холодную воду. Лучше всего — в Тихий океан. В нем столько воды, что как раз должно хватить.

Едва я отворачиваюсь от иллюминатора — замечаю слева какое-то движение. Слышу рычание Нуну и, как при вспышке, успеваю заметить, что он приседает, пятится и исчезает в другом конце круглого коридора. Дальше все происходит очень быстро. Передо мной вырастает человеческая фигура на добрую голову выше меня… Это невероятно, я, должно быть, свихнулся. Парень без маски и весь в белом.