Алексей Травин - Тигровая балка

— Молодец, Усман, ты умеешь работать! — Старик пригоршнями стал носить золото в шкаф, скрытый в нише.

Пока Яроцкий суетливо прятал золото, Усман брезгливо кривился. Он не разделял радости старика.

Щелкнул замок шкафа. Драгоценности были спрятаны. Старик внимательно оглядел ковер: не закатилась ли куда монетка? Когда он снова радостный, просветлевший уселся у дастархана, Усман устало произнес:

— Надоело мне это дело, хозяин. Решил бросить! Тебя не выдам, не бойся. Давай расстанемся по-хорошему.

Старик снова оценивающе глянул на Усмана и ласково заговорил:

— А куда ты пойдешь? Где заработаешь столько? — С этими словами он поднялся, подошел к нише. Порывшись, взял оттуда пачку денег и подал Усману.

— Держи, здесь ровно пятьсот. Может, в другом месте ты заработаешь больше?

— Нет, больше я нигде не заработаю. Даже половины этого не заработаю. И все же хочется пожить спокойно. Когда-то надо же кончать,— пряча деньги в карман, вяло ответил Усман.

Замолчали. Старик деловито пил чай. О чем-то думал. Наконец, отвалившись на подушку и полузакрыв глаза, он со вздохом проговорил:

— Ты, Усман, пожалуй, прав. Мне тоже начинает надоедать эта жизнь. Пора успокоиться и пожить без оглядки. Хватит рисковать.

Усман с недоверием покосился на Яроцкого, но ничего не сказал. А старик продолжал:

— Знаешь, Усман, съезди еще раз к Ураку и на этом закончим. Увези ему это.

Яроцкий достал из ниши упакованный в толстую бумагу тяжелый сверток. Два таких же свертка положил в чемодан Усмана.

— Это ханатлас. То же золото. Здесь двести пятьдесят метров. Поезжай домой, поживи недельку с семьей, а там и к Ураку.

На прощанье Яроцкий ласково обнял гостя, проводил его до калитки. Тяжело нагруженный Усман ушел в темноту узкого переулка.

Яроцкий вернулся в дом, минуту постоял размышляя, затем зашел в другую, богато обставленную по-европейски комнату, присел к столу. Написал короткое письмо. Аккуратно вывел на конверте: «Таджикистан, Вахшский район, колхоз «Рассвет», Закирову Ураку».

* * *

Недалеко от фермы колхоза «Рассвет» начинается пустыня. Она тянется на тридцать километров до поселка Вахшский. Наезженной автомобильной дороги здесь нет. Проложенный путь сразу не заносит песком. Шоферы ориентируются по вершинам гор.

За рулем старенького газика, неторопливо пробирающегося среди барханов, сидит лейтенант милиции Вахоб Сангинов, оперуполномоченный Вахшского отдела милиции. По всему видно, что он чем-то расстроен. Под ровный шум мотора Вахоб напевает. Он выбирает почему-то самые печальные рубай Омара Хайяма:

Судя по словам рубай, можно было подумать, что Сангинов прощается с молодостью. Но до этого еще далеко. Двадцать шесть лет! Это так мало! Просто у Вахоба сегодня грустное настроение.

Вспомнилось детство. Дикое Пингонское ущелье, маленький кишлак Даштихирсон. Мечты грандиозные, как окружающие кишлак скалы, и сладкие, как вода родников. Многое, о чем мечтал Вахоб, исполнилось. Неутомимый шофер на заоблачной памирской трассе, лихой танкист в армии. После армии путевка райкома партии — в милицию. Закончил оперативную школу. Второй год — оперуполномоченный Вахшского отдела. О чем же грустить?

Не так, как он предполагал, складывалась на первых порах служба Вахоба в милиции. Представлялось ему все, как в учебниках да в романах: светлый кабинет, телефон, рации, верные друзья, проницательные, заботливые начальники.

А встретил Вахоба нетопленный грязный кабинет. На колченогом столе стоял старенький телефон с продутой насквозь трубкой, с хлопающей мембраной. Ручку его нужно было минут пять крутить, прежде чем вызовешь станцию, а потом еще столько же ждать, пока ответит абонент. А когда кажется, что связь установлена, телефон оглушительно хлопнет и — начинай все сначала. Милиционеры приходили на службу небритыми, в грязных неглаженых мундирах. Дежурка, где всегда было людно, много лет не ремонтировалась. В коридорах чернел глубокими выбоинами выщербленный цементный пол.

Правда, отличался от всего этого кабинет начальника милиции Кабирова. Стены от пола до потолка были выкрашены зеленой, потолок — голубой, а пол — оранжевой масляной краской. На окнах тяжелые портьеры из красного плюша. В одном углу — дорогой радиоприемник, в другом — книжный шкаф с запылившимися книгами. Посредине комнаты массивный темно-коричневый стол с четырьмя оскаленными львиными мордами на ножках. Около стола массивный сейф, поставленный начальником в первый год своей работы в отделе. Сейф был настолько тяжел, что обветшалый пол кабинета под ним проломился. Сейф стоял на земле на полметра ниже пола, поэтому нижняя дверца не открывалась. Об этом сейфе в отделе ходили легенды: будто весит он более полутора тонн и устанавливали его на место автокраном, предварительно проломив стену кабинета.

Воспоминания лейтенанта о начале службы прервались. Впереди: автомобиля, в предвечерней дымке, как мираж, пронеслось стадо джейранов. Еле отличимые от желтого песка, они будто не касались земли и стремительными толчками летели по воздуху. Остановив газик, Сангинов взбежал на бархан и смотрел на животных, пока они не слились с голубоватой пеленой горизонта.

«Нет в этой пустыне ни буйных красок украинской степи, ни пьянящих ароматов русских лугов, ни величественных звуков сибирской тайги,— думал лейтенант,— и все же скрыто тут что-то прекрасное! Здесь, как нигде, проявляется потрясающая сила жизни. Полгода ни капли дождя. Пятидесятиградусная жара и все же кое-где зеленеют саксаул, кусты джиды, верблюжья колючка. А вон там, в лощинке, даже белые кувшинчики каких-то цветов. Жизнь неистребима».

Как бы в подтверждение мыслей Сангинова под ногами у него, ободренный наступающей прохладой, застрекотал кузнечик. На соседнем бархане отозвался второй. В лощине нежной флейтой запела цикада, и вот уже вся пустыня зазвенела тихим радостным звоном.

Послушав с минуту, Сангинов спустился с бархана и двинулся дальше. Шум мотора заглушил звуки пустыни. Мысли снова вернулись к воспоминаниям о работе...

...В первое же дежурство по отделу Сангинов возвратил домой пришедших на развод милиционеров и приказал им побриться, вычистить и выгладить мундиры. Развод запоздал на час, но зато милиционеры вышли на службу, сверкая пуговицами и кокардами, удивленно разглядывая друг друга.

А днем Вахоб раздобыл ведро извести и поручил парню, осужденному за мелков хулиганство, выбелить дежурку и свой кабинет.

После обеда, когда побелка подходила к концу, в дежурку быстро вошел подполковник Кабиров. Он в нерешительности остановился у входа, помолчал, внимательно разглядывая помещение. Потом наигранно весело заговорил: