Алексей Травин - Следы на карте

Мы живем вдвоем. Я и Еров Максум. Сокращенно моего друга называют Ермаком. Это прозвище крепко пристало к энергичному, задиристому Максуму. На нашем курсе он считается интеллектуалом, немного задирает нос и ходит, как молодой петушок, с пятки на носок. Кое-кто из ребят его недолюбливает и к прозвищу «Ермак» добавляют: «Воображала». На это Ермак отвечает:

— Ну и пусть! Без осанки и конь корова!

Мы — студенты-историки. Нам осточертели разжеванные профессорами истины. Особенно невтерпеж стало с наступлением теплых весенних дней.

— Хочу поглодать что-нибудь собственными зубами,— решительно говорит Ермак. И гложет меня. Все свободное время мы спорим. Спорим до хрипоты, до ссоры. Мелкие проблемы нас не интересуют. В отсутствие профессоров мы чувствуем себя корифеями и спорим об истории народов. Анализируем. Уясняем. Решаем, какова роль в истории отдельного индивидуума. Несет ли он на себе следы, пронесшихся над его головой лет? Подчинена ли жизнь человека законам, но которым в этот период шло развитие всего народа?

— Сколько тебе лет? — сердито спрашивает Ермак, тыча худым пальцем в мой живот.

— Ну, двадцать, а что?

— Несчастный, ты же прожил треть своей жизни, а что сделал, чего добился? Известно ли тебе, что в двадцать лет Александр Македонский был великим полководцем, Пушкин и Лермонтов известными поэтами, Николай Островский героем гражданской войны, Гайдар уже в шестнадцать лет командовал полком, а ты?..

— А я студент третьего курса ис-то-ри-чес-ко-го факультета педагогического института! Разве этого мало?

Ермак после этого изображал на своем скуластом лице эзоповскую саркастическую маску и издавал сатанинский смех.

— Ах, какой подвиг! Какой героизм, какая доблесть! И ты думаешь самостоятельно добрался до этой головокружительной высоты? Да тебя, лодыря, до восьмого класса мамочка подталкивала, до десятого папочка подгонял, а сейчас с курса на курс преподаватели перетаскивают! А сам-то в двадцать лет что ты сделал, я тебя спрашиваю?

Ответом была запущенная ему в голову подушка.

В теории мы тоже не сильны. Мысли наши не самостоятельны. Это компиляция из слышанных нами лекций и прочитанных книг. Логики в наших спорах совсем не густо. Мы противоречим сами себе, отвергаем свои же положения и защищаем мнения противника.

Ермак утверждает, что человек впитывает все особенности эпохи, в которой он живет, и по его биографии можно судить об истории всего народа. Судят же по одной молекуле о всем веществе?

Я это утверждение считаю неправильным. Человек принадлежит не вообще к народу, а к какому-нибудь классу. По отдельному человеку можно судить только об его классе, а не обо всем народе.

Спорили мы не напрасно. Решили «поглодать» своими зубами «историческую косточку» — сесть на лето за изучение архивов. Мы мечтали о великих открытиях. Нашей программой-максимум было не много не мало — перевернуть историю. Программа-минимум — найти интересный документ и пойти по следам упомянутых в нем людей. После сдачи экзаменов мы сели за изучение архивов двадцатых годов нашего бурного столетия.

Несколько недель вместе с архивной пылью мы жадно вдыхали жаркий ветер тех боевых лет. В тихом шелесте пожелтевших листов нам слышался гул отчаянных схваток в узких ущельях суровых таджикских гор.

Донесения о боях с басмачами сменялись рапортами о героизме красноармейцев и милиционеров. И вдруг мне попалась необычная бумага — докладная записка геолога. Подписана она была Ульяном Ивановичем Портнягиным. Геолог доказывал необходимость разведки Дарвазского горного хребта, называл это место кладовой драгоценных металлов и самоцветов.

Сама по себе докладная записка была интересна, но так как она не имела отношения к нашим изысканиям и, считая этот документ случайно попавшим в милицейский архив, мы передали его в Институт геологии. С этого-то, кажется, все и началось. Еще не подозревая, мы нашли то, что искали.

Доктор минералогических наук Хамро Исаева в то время готовила экспедицию на Дарваз. Переданная нами записка заинтересовала ее. Исаева знала автора докладной — Ульяна Ивановича Портнягина, ныне пенсионера, и разыскала его.

Какова же была наша радость, когда Хамро Исаевна, пригласила нас с Ермаком познакомиться с этим человеком. Побеседовать с живым свидетелем тех событий, которые мы — комсомольцы-историки — хотели восстановить по документам! Это была удача.

Целый день мы с другом наглаживали брюки и репетировали свое поведение. Боялись оскандалиться. Но Хамро Исаевна оказалась доброй пожилой женщиной. Как хозяйка медной горы в сказе Бажова, она была окружена сверкающими камнями.

Ульян Иванович Портнягип, высокий старик, вошел в кабинет Хамро Исаевны бодрой походкой. Улыбаясь, поздоровается с хозяйкой, сел в предложенное ею кресло.

— Слушаю вас, Хамро Исаевна,— проговорил геолог скороговоркой человека, привыкшего действовать.

Исаева улыбнулась, вышла из-за стола, взяла с этажерки папку с бумагами, пересела на стул напротив Портнягина.

— Я извиняюсь, что побеспокоила вас, Ульян Иванович, но мне нужно с вами посоветоваться.

— Ну что вы, Хамро Исаевна, к чему извинения. Напротив, я очень рад, что встретился с вами и вижу эту прекрасную коллекцию. Она напоминает мне далекое прошлое.

Портнягин обвел глазами многочисленные стеллажи, заставленные образцами горных пород, руд и самоцветов. Старый геолог не выдержал — встал, подошел к одной из полок.

— Вижу, дарвазские гости у вас появились, Хамро Исаевна. Зеленый турмалин, бирюза! Привет нестареющему красавцу!

Портнягин поднял к свету большую друзу горного хрусталя. В солнечных лучах она засверкала всеми цветами радуги. Полюбовавшись кристаллами, геолог не спеша, как будто ему было жаль расставаться с минералами, сел в кресло и, хитро прищурившись, спросил:

— Недаром, доктор, вы собираете у себя дарвазских гостей, затеваете что-то?

— Угадали, Ульян Иванович. Направляем на Дарваз большую экспедицию. Ваша давнишняя мечта сбывается.

— Моя мечта? — удивился геолог.— А разве вам, Хамро Исаевна, об этом что-нибудь известно?

Хамро Исаевна заговорщицки посмотрела на нас и положила перед геологом найденный нами документ.

— Скажите, пожалуйста, вы помните эту докладную записку?

Портнягин нетерпеливо взял листки и начал быстро читать.

— Неужели та самая докладная? — тихо, ни к кому не обращаясь, удивленно спросил геолог. Он откинулся на спинку кресла и несколько минут рассматривал сверкающие самоцветы.

— Моя докладная! Моя молодость! — И вдруг геолог вздрогнул.

— А карта? Хамро Исаевна, где же карта? Ведь к докладной была приложена моя карта, там были отмечены месторождения золота!