Николай Жогин - Обвинение предъявлено

— Это военная тайна. Заказ секретный, но вам могу открыть: для самописцев на пунктах слежения за авиацией дальнего действия.

— Для самописцев это перо не пойдет, — сомневается директор.

— Это уже не ваша забота, — говорит Мокрянский и кладет перед директором оформленный на бланке с печатью заказ.

— Мы несем ответственность за нашу продукцию, — говорит директор, — нам не хотелось бы краснеть перед таким заказчиком.

— А вы делайте заказ хорошо, и вам не придется краснеть.

— Для этого нам нужна стальная лента, а у нас ее нет. Это дефицитный товар.

— Мы напишем письмо в соответствующие организации, и ленту вам дадут, — с этими словами Мокрянский раскрыл свой объемистый желтый портфель и достал еще один чистый бланк. — Кому адресовать письмо?

— О, — с уважением сказал Окрин, — вы оперативно работаете! Как будем расплачиваться?

— Наличными. — Мокрянский действовал смело потому, что успел перед посещением навести кое-какие справки о своем собеседнике. Он понял, что с этим человеком можно делать дело, и он не ошибся.

— Это меня устраивает, — сказал Окрин, подумав. — Ваши условия?..

Так в Арсентьевском переулке заработала фирма по сбыту остродефицитного в то послевоенное время товара, каким было обыкновенное перо. Производство со временем расширилось. Директор завода на взаимовыгодных условиях уступил подшефному предприятию несколько станков, и теперь в Арсентьевском переулке был не только перевалочный пункт, но открылось и собственное дочернее предприятие.

Розничная цена одного пера в то время составляла десять копеек, а коммерческая — рубль. Естественно, коммерсанты сбывали свой товар по коммерческим ценам.

Производство было обставлено как и полагается — агенты по сбыту ездили по стране в командировки — предписания писались все на тех же бланках, которые Мокрянский прихватил из Оренбурга. Служащие получали зарплату, обеспечивались продовольственными и промтоварными карточками. Командированным выплачивались суточные, проездные и квартирные. Все как в лучших домах.

Когда производство получило новую партию оборудования со «своего» головного завода, производственные площади склада в Арсентьевском переулке оказались уже тесными. И тогда пришлось привлечь к работе над пером несколько ближайших артелей.

Потом следователи подсчитали дивиденды предпринимателей: через их руки прошло два с половиной миллиона перьев. Каждое перо, как уже было сказано, — рубль.

В сентябре 1948 года руководитель перьевого предприятия и его ближайшие помощники были арестованы и водворены за решетку.

Через шесть лет он появляется в Москве как жертва необоснованных репрессий. И сразу же требует восстановить офицерское звание, должность и квартиру в Москве. И что удивительно — он получает и одно, и другое, и третье.

На каком основании?

А все на том же:

— Я сын революционера, героя ленских событий, погибшего от рук царских палачей.

Кроме того, в ход опять-таки идут всевозможные липовые справки — о несуществующих болезнях и придуманных ранениях, о малолетней дочери, которой никогда не было, и о незаконно отобранной квартире, которой тоже, увы, не было.

Время посеребрило виски Самуила Мокрянского, и, очевидно исходя из этого, он решил, что пришла ему пора идти в науку. Тем более что в его личном деле давно значится: образование высшее. Он добивается назначения старшим научным сотрудником в один из московских научно-исследовательских институтов, выхлопатывает солидную пенсию.

Кара настигает его и здесь. В 1959 году суд военного трибунала приговаривает его к семи годам заключения с лишением офицерского звания и с конфискацией всего неправедными путями нажитого имущества.

И вот он снова в Москве. Все такой же солидный, респектабельный и предприимчивый. Мокрянский заводит обширные знакомства среди ученых, занимающихся вопросами строительства. Он уже достаточно поднаторел во многих строительных проблемах. А главное, он всегда готов помочь коллегам что-то где-то протолкнуть, ускорить, поднажать, намекая на свои несуществующие связи с авторитетными лицами. Мокрянский пишет статьи в научные журналы, подает заявки на изобретения — где в соавторстве, а где в одиночку. Он посещает высокие совещания строителей. В приемной деловито представляется:

— Инженер Майский. Из почтового ящика 213.

На совещаниях он берет слово, отстаивает свои соображения, спорит.

Разумеется, во всех его действиях имеется корысть, но, с другой стороны, ему выдают авторские свидетельства, журналы печатают его статьи.

— Что же здесь вы находите криминального? — именно этот вопрос и задал следователю Медведеву приглашенный им гражданин Мокрянский Самуил Абрамович. — ...И давайте договоримся сразу, — строго добавил он, — моя фамилия Майский. Александр Евгеньевич Майский. Никакого Мокрянского я знать не знаю. Вот мои документы.

Действительно, и паспорт, и пенсионная книжка, авторские свидетельства — всюду значится «Майский Александр Евгеньевич».

В деле Мокрянского — Майского хранятся протоколы допросов четырех свидетелей: Матвея Абрамовича, Владимира Абрамовича, Людмилы Абрамовны и Регины Абрамовны Мокрянских.

— Наша семья жила постоянно в Днепропетровске, — поясняют они, — отец — десятник, мать — домохозяйка. В революционной работе участия не принимали. Оба — беспартийные. На Лене никогда не были. Отец умер в 1939 году в Ялте, шестидесяти лет. Мать умерла в 1950 году в Днепропетровске.

— Скажите, — спрашивает следователь, показывая свидетелям фотографию Майского, — знаком ли вам этот человек?

— Да это наш брат Самуил.

— В детстве, — добавляет Регина, — его звали Сюней.

Следователи делают очные ставки. И здесь свидетели признают:

— Это наш брат. Мы слышали, что он переменил сначала имя, потом отчество и фамилию. Но это он, кто же еще?

— Первый раз вижу этих людей, — нимало не смутясь, отвечает на это бывший Мокрянский.

Так он отрекся и от родителей, и от родных братьев, и от сестер.

Медведев понимает, что выяснять снова этот уже абсолютно ясный вопрос не имеет смысла, и поэтому он продолжает допрос.

— Хорошо, — соглашается Юрий Александрович, — допустим, что вы действительно не Мокрянский, а Майский. Скажите, на каком основании вы рассылали ваше изобретение по строительным трестам?

— У меня была договоренность с институтом. Я действовал от их имени. Они даже просили меня об этом. У них план.

— Но почему вы, частное лицо, ставили на ваших посланиях гриф «Для служебного пользования»?

— А что, это уголовно наказуемо? Я не знал.

— Почему ни одно из ваших изобретений нигде не внедрено?

— Этот вопрос я сам хотел бы задать строителям. Очевидно, рутина, косность. Новое, как вы, полагаю, знаете, с трудом пробивает себе дорогу.