Николай Жогин - Обвинение предъявлено

В ночь на 8 ноября 1961 года в деревне Кольно был снова пожар: горел дом колхозника Василия Пашкевича. Еще до этого во дворе Пашкевичей ночью прогремел выстрел. К счастью, ни при пожаре, ни от выстрела никто не пострадал.

А вот следующей после пожара ночью выстрелом из охотничьего ружья был ранен работник милиции Дмитрий Озерчук, который жил в Житковичах.

В ночь на 5 декабря 1961 года произведен выстрел в окно колхозницы Елены Солоповой.

И наконец, в канун Первого мая и во время майских праздников 1962 года было взорвано здание, где помещались районное отделение милиции и районная прокуратура.

Такова была общая картина преступной деятельности лиц, установить которых долго не удавалось. Нельзя сказать, чтобы местные работники милиции и прокуратуры не принимали мер к их розыску и раскрытию преступлений. Однако, тщательно изучая материалы расследования, которое проводили районные, да и областные, гомельские следователи, Михаил Константинович Карпович все более и более убеждался, что следствие велось неквалифицированно, поверхностно. Выяснилось, что некоторые, как говорят юристы, эпизоды из приведенных выше даже не зарегистрированы. Другие представлены как случайные и квалифицировались соответственно этому совершенно неправильно.

Так, дело о хищении взрывчатки из склада дорожного управления было прекращено «из-за необнаружения преступников по истечении месячного срока с момента возбуждения дела». Следственные органы передали в суд материалы о привлечении к ответственности дорожного мастера Головко, который был осужден к трем месяцам лишения свободы «за халатность при хранении взрывчатых веществ». Самое главное же — истинные преступники не только не понесли никакого наказания, но и не были обнаружены.

Работника милиции Озерчука, который получил огнестрельное ранение, следователь обвинил в браконьерстве. Он выдвинул такую версию: Озерчук этой ночью отправился на пруды рыбхоза ловить рыбу, а сторожа открыли огонь по злоумышленнику.

В ту ночь на прудах сторожа действительно стреляли: им показалось, что кто-то ставит сети. Так ли это было, нет ли — неизвестно, сторожам задержать никого не удалось.

И, приняв придуманную им версию за вполне доказанную, подтвержденную неопровержимыми фактами, следователь делает вывод:

«Гр-н Озерчук был ранен не у себя во дворе, как он утверждает, и не с целью мести, как он предполагает, а получил ранение во время незаконного лова рыбы на прудах рыбхоза «Белое», и причинение телесных повреждений Озерчуку со стороны работника рыбхоза является правомерным и исключает состав уголовного преступления...»

Михаил Константинович читал эти документы и с горечью думал: чего в них больше — юридической безграмотности или халатного отношения к своему делу, к своей профессии, к защите людей, наконец?

Ведь этого следователя не смутили даже такие факты: сами сторожа категорически отрицали, что они стреляли в людей — «пальнули вверх, чтобы попугать». И далее: самодельная картечь, извлеченная из груди Озерчука, даже близко не походила на заряды, которыми пользовались сторожа рыбхоза.

В своей жалобе Озерчук писал:

«Из-за некоторых работников следственных органов преступник остался ненаказанным и может вновь учинить надо мной расправу. Вынужден покинуть Житковичский район и переехать в другое место».

Но и на эту взволнованную жалобу не было обращено должного внимания. Жалобу Озерчука переслали житковичскому прокурору, а тот, еще раньше согласившись с версией следователя, положил ее под сукно.

Супруга Николая Дубовича Анна Степановна писала, обращаясь в органы следствия:

«Кирпич, брошенный в наше окно во время праздника, — дело рук преступников. Они на этом не остановятся. Последнее время в деревнях Кольно и Млынок участились случаи хулиганства и бандитизма. Примите меры. Есть очевидец — Мороз Илья, он знает, но боится назвать преступников, потому что хочет жить».

Однако по этому заявлению было отказано в возбуждении уголовного дела. Но почему же? На каком основании? А на том, что, дескать, муж заявительницы в тот вечер был пьян и сам мог бросить кирпич в свое окно.

В этом «основании» соответствует истине только первая часть: да, Николай действительно был выпивши, потому что вечер праздничный, за столом сидели гости. Собственно, этого никто и не отрицает. Но откуда же у следователя появилась такая уверенность: «Сам мог бросить кирпич в свое окно»? И что это вообще за юридическая формула — «мог»? Как далеко может она завести следователя?

Уголовные дела не были возбуждены ни по одному из поджогов. Районное отделение милиции выдало потерпевшим справки о том, что «причина пожара расследованием не установлена». Справки эти предъявлялись для получения страховых сумм.

Таким образом блюстители порядка из Житковичского района, не желая вести кропотливое расследование, взвалили еще и материальную ответственность за преступления бандитов на государство.

Между тем в деревнях шли разговоры, и люди называли имена возможных преступников. Разумеется, к этому тоже надо было прислушаться.

По поводу взрыва в доме Александра Гусевича в тот же день было возбуждено уголовное дело. Но следствие велось бездумно, равнодушно. Выдвигались и проверялись совершенно неправдоподобные версии. Одна из них, например, была такова: не произошел ли взрыв от неосторожного обращения самого Гусевича со взрывчатыми веществами?

Хотя никаких данных, даже косвенных, о том, что Гусевич хранил дома взрывчатку, у следователя не имелось, тем не менее эту версию исследовали вдоль и поперек.

Было возбуждено уголовное дело и по факту взрыва здания милиции и прокуратуры. Один из жителей района сказал следователю, что взрыв совершил Иван Сакула. У следствия были основания подозревать Сакулу. Буквально накануне этого происшествия вернулся он из заключения. Дважды милиция привлекала его к суду за самогоноварение. Приняли меры к задержанию Сакулы. Однако разыскать его не удалось. Родные говорили, будто он уехал куда-то в Казахстан, что писем от него они не получают. Объявленный розыск результатов не дал, и дело опять-таки было приостановлено.

Оставалось дело о таинственном исчезновении Ивана Полоза. Прошло с того дня без малого два года, а никаких слухов — будто в воду человек канул. И даже труп нигде не был обнаружен. Никаких, казалось, следов, никаких улик.

За это дело взялся молодой следователь Гомельской областной прокуратуры Григорий Сацевич. В отличие от своих коллег, занимавшихся житковичскими делами до него, Сацевич оказался человеком вдумчивым, наблюдательным, с хорошей следовательской жилкой. Бывая в деревенских магазинах, в клубе — там, где собирался народ, он чутко прислушивался к разговорам. Незаметно, исподволь, вроде бы случайно, сам заводил разговоры о событиях, которые взволновали весь район.