Игорь Быховский - За строками протоколов

— Из цеха не вылезал, когда весной были срочные заказы, — уверенно заявил пожилой. — Нам кажется, незачем его в тюрьму прятать. Его исправлять не надо. Все бы такими были.

— Товарищ прокурор, — робко вступила девушка, — может быть, на поруки взять нам Николая? Честное слово, весь коллектив поддержит...

— Нельзя этого делать, гражданка! — ответил за Толмачева Коваленко. — По закону на поруки не может быть передано лицо, совершившее деяние, представляющее большую общественную опасность. А Лысиков осужден за бандитизм. Что вы, товарищи, за бандитизм — и на поруки, — усмехнулся он, — пожалуй, в «Крокодил» угодишь.

— Ну, я не знаю, может быть, адвоката взять?.. Нем мы еще можем помочь ему? — спросила девушка.

— Адвокат ни к чему, — ответил жестко Коваленко. — Судить Лысикова никто не собирается. Дважды судили. Довольно. И вы напрасно беспокоитесь. Нарушений тут никаких нет.

— Как это напрасно беспокоимся? — возмутился пожилой мужчина, поднимаясь со стула. — Нас коллектив цеха уполномочил. С доски почета, да в тюрьму! Это на всех нас пятно. Только он не бандит, мы ручаемся за него и будем беспокоиться. И Генеральному прокурору напишем, и в Верховный Суд...

— Подождите, товарищи, кипятиться, — сказал Толмачев, вставая из-за стола. — Дайте нам самим хорошенько разобраться. Может быть, и писать никуда не нужно. А что пришли — хорошо. Мы вас обо всем известим.

Когда дверь за ними закрылась, Харитонов покачал головой:

— Формалист ты, Александр Павлович, честное слово. Разве можно так решать вопрос. Да, Лысиков совершил преступление, но ведь ты сам говорил, что он случайно попал в эту компанию и его роль в нападении была незначительной? Но не в этом главное. С момента преступления прошло восемь, понимаешь, восемь лет! Лысиков и службой в армии и, как видишь, трудом доказал свое исправление. Зачем ему тюрьма?

— Мы на страже законности, — не сдавался Коваленко. — Никому не позволено нарушать советские законы. Приговор суда — тот же закон, обязательный для всех...

— Если он обоснован и справедлив, — перебил Толмачев. — Не забывайте, что прокурор обязан опротестовать каждый незаконный или необоснованный приговор.

— Но ведь этот приговор вынесен в соответствии с законом...

— Может быть, и так, но исполнение его в настоящее время мне представляется неправильным. Давайте-ка еще раз почитаем статью шестую Уголовно-процессуального кодекса. Вот: «Суд, прокурор, а также следователь и орган, дознания, с согласия прокурора, вправе прекратить уголовное дело, если будет признано, что... совершенное виновным деяние потеряло характер общественно опасного или...» — Нет, вы послушайте, Александр Павлович! — «или это лицо перестало быть общественно опасным».

— Мне тоже кажется, — сказал Харитонов, — что это именно такой случай.

— Ну вот, вы понимаете меня, тогда вам и протест писать, — улыбнулся Толмачев.

Председатель областного суда был в отпуске, и заседание президиума проводил его заместитель. Когда он занял свое место за столом, покрытым темно-красным сукном, у него так и не было еще определенного мнения по делу Лысикова. Он накануне тщательно изучил представленные прокуратурой материалы: характеристики, выписки из приказов с объявлением благодарностей, протокол цехового собрания, протокол общего собрания жильцов. Всё это, несомненно, свидетельствовало об исправлении человека. И... пожалуй, прокурор прав... Но статья! Бандитизм! Освободим, а вдруг он опять что-нибудь выкинет? Кому тогда отвечать?

Протест поддерживал сам Толмачев. Он убедительно аргументировал свои доводы в пользу отмены приговора. Председательствующий стал было склоняться на его сторону. Но один из членов президиума заговорил о стабильности приговоров, другой усомнился, не будет ли освобождение Лысикова способствовать побегам из мест заключения... И тут еще председательствующий вспомнил, как совсем недавно на одном из совещаний говорилось об усилении борьбы с особо опасными преступниками, о необходимости суровых репрессий для воров, убийц, насильников. «А мы, — подумал он, — освободим от наказания Лысикова, которого суд признал виновным в бандитизме. Нет, нельзя этого делать. Потом неприятностей не оберешься». И он больше не колебался.

Большинством голосов протест по делу Лысикова был отклонен. Через несколько дней Лысикова отправили в исправительно-трудовую колонию.

Коваленко был удовлетворен: он оказался прав. Но Толмачев не сдавался. Он направил протест в прокуратуру республики.

Через месяц поступил ответ, что заместитель прокурора республики не нашел оснований для отмены приговора.

Толмачев, казалось, сделал всё, что мог. И, однако, когда Харитонов отправлялся в прокуратуру республики, в его записной книжке в числе поручений, данных Толмачевым, значилось: «Добиться приема у прокурора республики и доложить ему дело Лысикова».

Николай регулярно получал письма от Нины и от товарищей по цеху. Он даже один раз начал было писать ответ, но задумался — что же он напишет? Да и к чему? А они продолжали посылать письма, сообщали про заводские дела, выражали уверенность в том, что он скоро будет на свободе.

Но Лысиков не надеялся на благополучный исход.

И еще этот Петр Воронов, который опять оказался вместе с ним.

— Чего ждешь, дурачок? Разве не знаешь, что прокурору нет никакого интереса за тебя хлопотать? Адвокат — это да. Ему заплатишь, он и пишет. А этим — чем больше засудят, тем лучше...

Прошла осень, наступила зима. Николай стал привыкать к своему новому положению. Работал, выбрали его в редакцию стенгазеты, первую благодарность получил. А по вечерам начал самоделки мастерить.

Письма продолжали идти.

«Не падай, Коля, духом, — писала Нина. — Вчера мы опять были у прокурора области. Послан протест в Верховный Суд. Мы верим, что еще до Нового года ты вернешься к нам».

Ждал. Верил и не верил. Надеялся...

И всё-таки произошло это неожиданно. Вызвали к начальнику колонии:

— Читайте определение! Распишитесь!..

И вот оно — самое главное:

«Приговор отменить, из-под стражи освободить...»

Через неделю Николай шагал по городу. И сразу же на завод; благодарил всех, а ему жали руку, поздравляли.

— Ты не нас благодари, — сказал мастер, тот самый пожилой мужчина, который чуть было не повздорил с Коваленко. — Сходи в областную прокуратуру. Там, чтобы тебя из тюрьмы вытащить, гору бумаги исписали.

— Ну как же я туда... Неудобно, да и страшновато как-то.

— Не бойся, парень, спасибо сказать никогда не бойся!

А Нина говорит:

— Ты вот привез мне шкатулку, что в колонии сделал, папиросницу. Давай лучше подарим ее областному прокурору!