Станислав Родионов - Запоздалые истины

— Но тогда выходит, что преступница охотилась именно за вашей девочкой... Почему?

— Она очень хорошенькая. Вы же видели фотокарточку.

— Хорошеньких девочек много.

— Ласковая, тихая, доверчивая... За любым пойдет, только скажи ей доброе слово. Отец ей даже внушал, что нельзя быть такой тихоней.

— Видимо, у нее ваш характер.

Она вдруг пугливо и вопрошающе посмотрела на него неяркими глазами и тут же отвела взгляд подальше, к стене, к сейфу.

— Что? — непроизвольно спросил Рябинин.

— А? — удивилась она этому «что?».

Рябинин поймал ее вернувшийся блеклый взгляд, но теперь в нем ничего не увидел, кроме покорности судьбе. Мало ли каких бывает мимолетных испугов у человека? Он сам на дню пугается десять раз — то за уголовное дело, то за Иринку, то за Лиду...

— А почему вы так уверены, что девочку украла именно женщина? — спросил он, уже зная о визите Петельникова к цыганке.

— Я же видела сон...

Из дневника следователя. Лида штопает, а Иринка монотонно долбит ее вопросами:

— Мам, ты китайцев любишь?

— Люблю.

— А негров?

— Люблю.

— А англичанцев?

— Англичан. Люблю.

— А узбекистанцев?

— Тоже люблю.

— А тигров?

— Почему ты с наций перескочила на животных? — спрашивает и Лида, опасаясь, что от тигров уже недалеко и до желанных кошек.

— А дурачков любишь? — возвращается Иринка к людям.

— Вот дураков я не люблю.

— А это самая большая, нация на земле, — бурчу я у своего стола понепонятнее, ибо Лида против внушения негативных мыслей.

Под давлением общественности — главным образом, зубоскальных насмешек в райотделе — инспектор Леденцов расстался с изумрудным костюмом и теперь был в лазурном. Но зеленый с темными бородавками галстук остался и походил на крокодильчика, подвешенного за хвост к шее инспектора.

— Молодец, — похвалил Петельников.

— Это вы за пять корпусов?

— Нет, за идеальную маскировку.

— То есть, товарищ капитан?

— Никто не узнает, что ты работаешь в уголовном розыске.

— То есть, товарищ капитан? — переспросил Леденцов.

— Думают, что в цирке клоуном.

Леденцов помолчал, поспевая за крупными ботинками старшего инспектора.

— Товарищ капитан, рыжая шевелюра требует своего колера.

— Перекрась ее для пользы службы.

Они шли к пяти корпусам шестнадцатого дома. Ребята из уголовного розыска за день изучили все квартиры, расспросили всех старушек, просмотрели домовые книги, опросили дворников — просеяли шестнадцатый дом сквозь крупное сито. В его ячейки все уплыло, кроме шести фамилий, шести девушек от двадцати до тридцати лет, беленьких, в джинсовых брючных костюмах. Эти фамилии уместились на крохотной, как шпаргалка, бумажке. Проверить их Петельников намеревался лично.

У магазина «Духи» они остановились.

— Подожди-ка, — велел Петельников и шагнул внутрь.

Его обдал жаркий воздух и аромат всех цветов мира, которых вроде бы доставили сюда возом и свалили где-то в душной кладовой. Инспектор взглядом поискал знакомое светлое лицо, оттененное синью век и кармином губ. Оно белело на своем месте, на фоне подсвеченного неоном стекла. Петельников кивнул. Продавщица сразу оставила своих покупателей и оказалась за свободным краем прилавка,у инспектора.

— Как жизнь, Поленька?

— Спасибо, «душим» клиента.

— А у меня к вам дело.

— Уголовное?

— Нет, личное.

— Если нужны духи, то ни в коем случае не берите «Юбилейные». Ими нельзя пользоваться не только женщине, но и мужчине после бритья.

— А есть духи «Не вертите»?

Она изумленно обдала его темнотой глаз, хлопнула синью век и рассмеялась:

— Шутите?

— Ну, скажем, для детей. Мол, ребята, «Не вертитесь»...

— Название духов должно сочетать товарные качества с поэтическим вымыслом.

— Ну, а нет ли чего близкого по созвучию?

Полина задумалась. Ее безукоризненно белая кожа походила на мелованную бумагу. Уж не вымачивает ли она лицо в каких-нибудь французских «шанелях»?

— Не вертите... Господи, да это «Нефертити».

— О! Поля, у вас голова такая же светлая, как и ваша кожа. Кстати, чем эти «Нефертити» отдают?

— Букет комбинированный, пряный, слегка корой, слегка старинной мебелью...

— Поленька, я ваш должник. Как там жених?

— Сделал предложение, — и она порозовела, словно впитанная «Шанель» вся испарилась.

— Если обманет, то скажите мне — я посажу его на пятнадцать суток.

— Ну а «Нефертити» возьмете?

— Неужели я похож на человека, который орошает себя духами?

— Для жены.

— Неужели я похож на женатого?

— Есть хороший мужской одеколон «Фаворит».

— Поленька, от мужчины должно пахнуть табаком, коньяком и чесноком...

Леденцов ждал у витрины, рассеянно оглядывая девушек, — они улыбались, полагая, что из этой витрины он и вышел.

— Итак, духи зовутся «Нефертити», а пахнут мумией, — сообщил Петельников.

— Тогда мы ее найдем, товарищ капитан.

Инспекторам других районов города работать с Петельниковым было непривычно. Мешала не его бессонная работоспособность, не странная сила темных глаз к цепкого голоса, не подкупающая уверенность, — мешал юмор. Им был заражен весь их отдел, и, может быть, благодаря вечным шуткам коллектив инспекторов работал весело и неутомимо.

Пять корпусов шестнадцатого дома стояли к улице торцами, как громадные силикатные кирпичи. Петельников заглянул в свою бумажку: в первом корпусе жили две искомые девушки, а в остальных по одной. Первый корпус был перед ними. Инспекторы пошли в парадную и поднялись на третий этаж. Леденцов осторожно надавил звонок, одновременно глянув на Петельникова, — в квартире шумела музыка.

Когда открыли дверь, то она, музыка, свободно вырвалась на лестницу и понеслась вниз и вверх, отскакивая от ступенек четким ритмом. Молодой человек с длинными волосами улыбнулся им и по-женски отбросил локоны с плеч.

— Нам Светлану Ипатову, — сказал Петельников.

— Проходите, мужики, — молодой человек отступил в переднюю и крикнул куда-то в глубину квартиры: — Светка, новые гости!

Оттуда, из глубины, из музыки, гомона и сигаретного дыма материализовалось волнистое существо со светлыми волосами — такими же длинными, как у молодого человека. Оно улыбалось неопределенной, отлетевшей с земли улыбкой:

— Ребятки, вы мне нравитесь...

— А у вас улыбка Джоконды, правда, подвыпившей, — ответил комплиментом и Леденцов.

— Ребятки, но я вас не знаю...

Рядом с волнистым существом встало другое — тоже женское, черненькое, угловатое, с грудью, перечерченное колкими подвесками. Оно заломило тонкие руки и хрипло изумилось:

— Ой, да ведь это же Спартак Вербило!

— Спартак... кто? — переспросил Леденцов, потому что изумление относилось к нему.