Александр Чернов - Я - Джек Потрошитель?

Отец устыдился полосатой одежды узника и, убрался восвояси.

Настя улыбнулась фирменной улыбкой "Аэрофлота".

— Чем это твой папаша недоволен с утра?

Я пригладил растрепавшиеся волосы и махнул рукой:

— Он с похмелья всегда такой. Третий день в запое, так нам с матерью прямо житья от него нет.

Лицо Насти вначале подвергнулось было изумлению, но потом засияло ямочками на пухлых щечках. Вытягивая гласную "а", будто зевающая кошечка, Кудряшкина сказала:

— Трепач! Я же знаю, что Александр Степанович непьющий, — звук "ю" она тоже вытянула. — Как там твоя Ленка поживает? Проведал?

— Проведал, — сказал я. — Выздоравливает. Пошли, не то самолет останется без стюардессы.

Пока мы шли к остановке, Кудряшкиа с "плавающим" звуком поведала мне о проблемах с насморком, который она подхватила дня четыре назад в одном из северных аэропортов. Простуда оказалась настолько сильной, что ей пришлось вызывать на дом врача.

Стюардесса прожужжала мне все уши. Я был вынужден посадить Настю в такси, и убедил ее, что нам с ней не по пути. Сам залез в следующую машину.

По золотистым от утреннего солнца улицам я доехал до центра города и из первого же телефона-автомата позвонил домой. Ответила мать:

— Алло!

Связь работала с признаками бронхита: хрипы, сухой кашель, одышка…

— Это я, мама… Отец ушел?

— Ушел, ушел… Только что, — голос матери искажался и слышался из-за тридевяти земель.

— Пару дней я не приду ночевать домой, — заявил я.

— Куда придешь? — не расслышала мать

Я прокричал:

— Два дня дома ночевать не буду!

— Почему? — вдруг спросила мать совсем рядом.

— Есть причина.

Мать опять уехала далеко-далеко.

— Какая?

— Ссора с законом.

Мать — не пуганая душа — усомнилась:

— Не смешно.

— Дальше будет смешнее… Слушай внимательно. Сегодня или завтра к нам придут из милиции. Они будут говорить про меня ужасные вещи. Но ты не верь…

— Какие вещи, слюшай? — громко, но почему-то с кавказским акцентом сказала мать. — Ты что-то украл?

— Свою молодость.

— Ты можешь говорить человеческим языком? — рассердилась мать. — И перезвони. Ты все время пропадаешь.

— Да автомат так работает, а другого здесь нет.

— Какой автомат? — раскудахталась мать.

— Калашникова! — я тоже разозлился и оглянулся. Рядом со мной, ожидая, когда освободится телефон, стоял парень с челюстью зевнувшего бегемота и ушами слона. Хотя будка была без единого стекла, я хлопнул дверью так, что эхо отозвалось на другом конце улицы, потом отвернулся и прикрыл трубку ладонью. — В общем, за меня не волнуйся — я у Христа за пазухой. Из милиции будут спрашивать, где я, говори: не знаю, как утром ушел, так до сих пор не видела. Все! Привет отцу!

— Дима! Что все это значит? — На сей раз мать расслышала меня прекрасно.

Я бросил трубку на рычаг и с силой пнул по двери телефонной кабины. Парень успел-таки убрать свой нос.

"Научно-исследовательский институт" — об это словосочетание я слишком часто спотыкался последние три дня, чтобы теперь обойти его стороной. Интуиция подсказывала мне, что именно он источник всех моих несчастий, и именно там следует искать разгадку убийства Тани. Ну что ж, будем ворошить осиное гнездо.

Я закинул сумку на плечо и направился к круглому скверу, откуда расходились главные дороги города. У двацатидвухэтажной гостиницы на стоянке такси влез в свободный таксомотор.

Машина описала вокруг сквера полукруг и нырнула в тоннель из вековых деревьев. Дорога прямая, гладкая — такси летело, едва касаясь шинами асфальта, уже с утра отполированного щетками и водяными струями поливальных машин. Километры бешено бросались под колеса, я наслаждался скоростью, калейдоскопом уличного пейзажа, ревом несущихся мимо машин и ложным счастьем свободы от исчезнувших вдруг проблем…

Поэзия кончилась внезапно — мы уперлись в серую вывеску "Ремонт эл. бритв, фенов и др. эл. быт. приборов" на деревянном вагончике мастерской. Приехали.

Я расплатился с таксистом и сошел на конечной остановке городского и пригородного транспорта. Нелегко было разобраться в нагромождении коробок домов, магазинов и заводских труб окраины. Я подошел к новенькой диспетчерской.

Небритый дядька с плохо вставленными зубами прозудел мне, словно через расческу, прикрытую полоской газеты, о том что "Научно-исследовательский институт" находится за чертой города и в стороне от дороги. Автобусы туда не ходят, за исключением служебных, но они бывают утром и вечером — придется идти пешком. Я еще раз хорошенько выспросил дорогу и отправился вдоль шоссе, мимо яблоневого сада. Возле одинокого коттеджа свернул влево, в сад.

Кто сказал, что спортивная обувь самая удобная? Уже через пятнадцать минут новая кроссовка натерла мне ногу, а еще через десять я хромал, как инвалид, проклиная таксиста, который сэкономил на мне несколько миллилитров бензина.

Наконец яблоневый сад с множеством изгибов разбитой дороги кончился, и столь далекие вначале тополя в преддверии института приблизились.

Научно-исследовательский институт, как я узнал позже, делился на закрытую территорию института и территорию жилгородка, где размещались штук пятнадцать кирпичных домов, два магазина и кинотеатр. Здесь же находилось и здание администрации. Оно, точно обрубленный нос корабля, неожиданно выплыло из-за поворота.

Без каких либо препятствий я вошел в вестибюль, сверкающий холодным блеском мрамора — и первое, что мне бросилось в глаза, было стендом "Наши маяки", центральное место на котором занимала большая фотография мордатого мужика средних лет. Я протер глаза — надпись не исчезала — "Директор института Чаныгин К.В." Невероятно! Я подошел ближе. Ба! Да сколько ж здесь знакомых фамилий! Еще один сюрприз. Мужчина с рыбьей головой, жидкими волосами и гнусной улыбкой был Рудаковым Семеном Анатольевичем. Он оказался заместителем директора института по хозяйской части. Рядом — Казанцева Елена Сергеевна. "Восточная красавица" выглядела как всегда гордой и недоступной. Глядя на ее строгий облик, никто бы не подумал, что она может откалывать такие номера в постели.

Несколько ошарашенный, я обыскал глазами стенд. В комплекте не хватало Николаева Бориса, зато в предпоследнем ряду фотографий я наткнулся на снимок старика лет шестидесяти. Господи, да откуда же я знаю это суровое лицо, орлиный взгляд, а самое главное — бородку "а-ля Николай II"?! Я обшарил закоулки памяти. Ну, конечно же, это приятель Таниного отца. Его я видел на фотографии вместе с Чернышевым в квартире Тани. "Старая гвардия" — вот кто мне может помочь. Я еще раз перечитал фамилию — Рубан А.А. - и отошел от стенда.

Широкая лестница, меж двумя колоннами, после первого марша раздваивалась. Я поднялся на второй этаж и без труда отыскал табличку "Директор". Постучал и вошел.