Василий Казаринов - Тень жары

– С молоком? — осведомился Катерпиллер.

– С коньяком…

Он повел глаза вверх и вбок, барышня поймала его взгляд и медленно двинулась к двери. Она так восхитительно раскачивала бедрами, что я даже предположил:

наверное, этот персонаж совмещает в фирме сразу два "гостевых" желания: второе и третье.

Через минуту к нашему столу причалил и отдал швартовые очередной поднос: грузинский, три звездочки, с голубой наклейкой (сто лет не видел…), шарообразные рюмки — свою я отодвинул.

– Стакан, дорогуша, стакан…

Эстрадная улыбка треснула.

– Это как раз в русле нашей беседы. Наверное, в конторе найти граненый стакан оказалось делом непростым — она отсутствовала минут пять, но все-таки нашла. Я налил до краев.

Мне начали надоедать наши разговоры, я прикинул про себя: выпью все, что тут есть в закромах, и смотаюсь.

Я осторожно поднял стакан и донышком аккуратно прикоснулся к краю Катерпиллеровой рюмки.

– Давай выпьем. За ошибки переводчиков!

Катерпиллер скуксился, изобразив поджатой губе разочарование. Коньяк был хорош: доза в двести весомых граммов вкатилась в меня, как шар в лузу.

– Ты меня не понял… Знаешь, откуда у нас взялась мода хлестать коньяк стаканами? Она проросла как раз-таки из литературы. Строго говоря, это следствие тривиальной переводческой ошибки. Некто такой Володя Высоцкий — бывают же такие совпадения в именах! — он был переводчик, еще в начале века. Чудный парень по свидетельству современников, веселый и красивый И вот, переводя как-то Пшибышевского, он оплошно поместил в русский текст слово "стакан". В оригинале — конечно же, "рюмка". И все общество, слабо разбирая, где кончается пространство литературы и где начинается сама по себе жизнь, приохотилось лакать крепкие напитки стаканами.

– И что?

– Он чуть было не сыграл в ящик.

– Кто? — не понял Катерпиллер.

– Да этот Высоцкий. Он так увлекся собственной ошибкой… Ему нельзя было. У него были слабые лег кие.

Катерпиллер оттопырил мизинец, приподнял рюмку.

– Это как раз то, что мне нужно.

Я поплыл — качественный напиток натощак дает с себе знать быстро — и уже слабо понимал, о чем у нас речь. Закурил, залпом выпил кофе; кофе немного привел в порядок строй мыслей.

Этот строй слегка покачнуло шальное предположение — если оно окажется верным, значит, я в Катерпиллере сильно ошибался: он гораздо умней, тоньше и изысканней, чем прикидывается… Я осторожно двинулся вперед, прощупывая почву под шальным предположением.

Он явно встревожен. Стало быть… Тебе, стало быть, надо обнаружить источник этого беспокойства, так? Тот нервный центр, откуда исходит импульс?

Ей-богу, меня это начало занимать! Если он в самом деле исходит из предположения о вечной перепутанности пространства жизни и пространства литературы, то, стало быть… Стало быть, он не настолько прост, как мне казалось. Стало быть, он что-то желает получить от меня. Что? Конечно, не квалифицированное прокурорское расследование. И не систему энергичных мер — в духе сыщиков из МУРа, И не схему охраны.

– Это что-то серьезное? Насколько это серьезно?

– Я давно чувствовал: что-то вокруг нас не так… А вчера… — У него было лицо человека, испытавшего приступ острой зубной боли, — вчера пропал наш… Как бы это тебе объяснить? Знаешь, что такое ньюс-бокс?

– Ну, имею кое-какое представление… Ньюс-боксы существуют в газетах. Ящик, битком набитый новостями.

– Вот-вот! — заметил Катерпиллер. — Вместилище всего потока оперативной информации — обо всем, что происходит вокруг нас и может нас касаться.

– Это может быть компьютер…

– Естественно! — усмехнулся Катерпиллер. — При одном условии. У этого компьютера должен быть особый человек — с чутьем легавой и хваткой волка, понимаешь? Это и есть Борис Минеевич… И он пропал. А без него я — как без рук. Он крайне необходим. И чем быстрее он найдется, тем лучше. Он должен быть здесь, рядом. Всегда…

Я предположил: запой? Катерпиллер отмахнулся: исключено… Загул? Девицы? Любовница?

– Исключено, исключено… — Катерпиллер старательно разминал виски.

Устал, все надоело, сбежал в деревню к старушке матери, в глушь, в Саратов?

– В Вятку, — поправил Катерпиллер. — Но это тоже исключено.

Мы умолкли. Я курил, он рассеянно глядел, как стрелка наручных часов (очень скромные внешне, но, скорее всего, очень дорогие) щекочет пятки цифрам.

– Понимаешь, я чувствую — вокруг напряг…

– Кто-то из фирмы?

– Исключено.

– Компаньоны?

– Нет, вряд ли… Исключено.

– Женщина?

— Ай, брось!

Я, наконец, решил, что пора обнародовать мое предположение.

– Ты хочешь, чтобы я… сочинил этот персонаж? По законам, так сказать, современного жанра… — я намеренно провалил наш диалог в долгую паузу, дожидаясь, пока он расхохочется и скажет: ну ладно, посмеялись — и будет…

Он не сказал.

– Слушай, ты это серьезно? — спросил я.

– Да.

– В таком случае, кто-то из нас псих — либо ты, либо я.

– Если тебе так хочется, пусть буду я…

— То есть мне надо попробовать сконструировать некий текст? И текст нас вытащит на главного героя? Именно на того, кто тебе не дает спокойно спать? И всего-то?

– Но, кажется, ты ведь уже приступил? Ведь мы уже набросали первую страницу, ведь так?

Он допил, поставил рюмку на поднос, я подлил себе — чисто символически, чтобы собраться с мыслями.

– Тебе известно, что труд сочинителя — труд каторжный?

Он усмехнулся, да и я не удержался, прыснул * [19] * К слову. Без малого тысячу раз я встречал в статьях определение "каторжный", запряденное коренным в тройку, где присяжными выступают, с одной стороны, "труд", и с другой — "писатель". Посиживать себе где-нибудь на переделкинской даче, грызть карандаш, считать ворон в саду, вынашивая замысел, — это, конечно, каторга, тут никаких сомнений быть не может; каторга, лесоповал, махание кувалдой в руднике, таскание на горбу мешков с цементом — тяжкая, тяжкая переделкинская каторга… .

– Сколько? — сухо осведомился Катерпиллер и снова промокнул платком влажный лоб.

– Да ерунда. Текущие расходы, кредит — в рамках разумного.

– Нет проблем.

– Ну там… Визитка от фирмы. Скажем, консультант, Консультант? Это хорошо, это нормально. Солидно, но ни к чему не обязывает.

– Нет проблем…

– Автомобиль…

– Нет проблем.

– Деловая документация, контракты, договоры, протоколы — текущие и потенциальные. Я понимаю, информация конфиденциальная, но…

Он напрягся, налил минералки, выпил.

– В таком случае, пока! — я встал, меня сильно пошатывало. — Мы не сговорились, — я двинулся к выходу.

– Ладно, черт с тобой.

Я вернулся, уселся в кресло, где уже освоился, присиделся. Закурил. Медленно прокрутил в памяти наш разговор — что-то здесь было не так.