Томейдж Пауэлл - Цветы на могиле

— Там была баржа?

Несколько секунд я слышал только треск в трубке. Потом Рейнолдс спросил?

— Какая ещё баржа?

— Я был там наутро после убийства Морин, — объяснил я. — Моряки швартовали к пирсу баржу. Я запомнил причал, потому что он причудливо выглядел. И в тот миг от него отходил буксир. Он ещё гудок дал, когда поплыл вниз по реке. Рейнолдс, баржа была порожняя и сидела высоко. Похоже, её собирались загрузить товарами со склада, поэтому моряки и оставили баржу там. Если подростки имеют обыкновение удить рыбу или нырять с этого причала, а машину обнаружили только нынче пополудни…

— Не надо ничего объяснять, — прервал меня Рейнолдс. — Оставайтесь дома и сидите на месте. Я вам перезвоню.

Я сидел на месте, сидел так же неподвижно, как, должно быть, сидел Алек Мартин после того, как убили его жену и ребенка. Я таращился на стену и видел то, что, наверное, видел он.

Телефонный звонок вывел меня из оцепенения.

— Вы были правы! — вскричал Рейнолдс. — Баржа стояла там с того утра до нынешнего полудня. Машина Мартина все это время была под днищем баржи.

— Значит, он поехал хлебать воду сразу же после убийства Морин.

— Должно быть, так.

— Он не мог прислать ту записку насчет Пенни, — сказал я. — Ее прислал совсем другой человек, очень хитрый человек. Думаю, он восхищался собственной сообразительностью, когда сочинял её.

— Психи, они ведь…

— Черта с два это псих. У него была очень серьезная причина настрочить эту записку. Машину не нашли, и человек, сбросивший её в реку, вздохнул свободно. Он думал, что река глубока, и машину вообще никогда не найдут. Запиской он вбивал последний гвоздь в крышку гроба Мартина. Полиция ходила по замкнутому кругу, разыскивая человека, который был на дне реки, и пока это продолжалось, автор записки пребывал в полной безопасности. Но он не знал о барже. И не понимал, что происходит с мужчиной, когда из его жены вышибают дух.

— Слушайте, Гриффин, если вам что-нибудь известно…

— Скоро увидимся, лейтенант.

— Гриффин…

Я бросил трубку, выбежал на улицу, сел в машину и дал полный ход.

Он неподвижно сидел в тихой комнате, последние багряные лучи заходящего солнца падали на его лицо, но он не мигал. Вытаращив глаза, он смотрел на пистолет у меня в руке и настороженно внимал моей речи.

— Этот Мартин, — говорил я, — славный и добрый малый с нежной душой. Он видит гибель жены и сына, запоминает номер машины, узнает имя женщины, которая сидела за рулем. Он замышляет убить её. Он жаждет этого убийства больше всего на свете. Проигрывает его в уме тысячу раз, а потом предпринимает два покушения — возле питомника для саженцев и перед гастрономом. Оба покушения проваливаются. Почему? Да потому, что парень по натуре своей не убийца. Он слеплен из другого теста. Именно поэтому в самое последнее мгновение он выворачивал руль. И в первый, и во второй раз.

Что же происходит потом? Он выжидает удобного случая и предпринимает третью попытку? Нет. После неудачи у гастронома парень наверняка уразумел, что не способен на убийство. Во всяком случае, на такое убийство. Вместо того, чтобы красться за Морин, будто охотник, он идет к ней домой. Проникает внутрь, проводит там какое-то время, выкуривает сигарету и оставляет окурок в пепельнице. Морин понимала, что попалась, и в живых он её не оставит. Наверняка она рассказала ему все и назвала имя человека, сидевшего с ней в машине тем вечером, когда погибла семья Мартина.

Он хочет добраться до этого человека и заставляет Морин поехать с ним. Когда Мартин встретился с этим человеком, ему больше не надо было разбираться с Морин. Теперь перед ним мужчина. Безжалостный и бессердечный эгоист мужского пола. И сильный. Мартину он не по зубам. Он вырубает Мартина, сует в зеленую машину и заявляет Морин, что у неё нет выхода, кроме как подыгрывать ему до конца. Потом он едет на Тиммонс-стрит. По одной-единственной причине: ему нужна река, чтобы избавиться от бесчувственного или мертвого Мартина. Но тут Морин срывается. Она не чужда чувства справедливости, хотя её подонку-спутнику этого не понять. Морин выскакивает из машины, и подонок давит её. Ему везет: свидетелей нет. И он сталкивает машину с телом Мартина в реку.

Что называется, концы в воду. Подонок в полной безопасности. Никто не узнает, что он причастен к наезду и преступному сговору. Никаких тебе скандалов. Незапятнанное имя, неплохие виды на будущее. И времени он не потеряет, поскольку не проведет ни единой минуты в зале суда и за решеткой.

Я помолчал.

— Ну, как, Рэнди? Похоже на пьесу?

Он заерзал. Потом встал и презрительно ухмыльнулся.

— На никудышную пьесу, — сказал он. — Но, разумеется, вы не думаете, что я и есть этот таинственный великий преступник.

— Еще как думаю. Вам очень везло. Но вы допустили две ошибки. Нацарапали записку, не зная, что у причала, на том месте, где утонула машина, стоит баржа. Это обстоятельство доказывало невиновность Мартина. Вот ваша первая ошибка. А потом вы солгали мне, и эта ложь изобличила вас, Рэнди.

Он стоял передо мной, расслабленный и почти вялый. Ветер с улицы играл страницами разбросанных по гостиной журналов.

— Я начинаю сердиться, Стив, — заявил Рэнди. — В конце концов, вы знаете меня всего пару дней, а уже навоображали себе столько, что…

— Морин знала вас дольше.

— Две недели…

— Вы повторяетесь. Драматургу это непозволительно. Морин была сдержанным человеком, в некоторых отношениях почти робким. Она сказала, что хочет познакомить вас со мной. Подозреваю, что и нашим друзьям она хотела представить вас в моем присутствии, как нашего с ней общего приятеля.

— Что ж, тут вы правы, не буду спорить.

— Значит, вы общались с Морин только наедине. И вот она мертва. И не может опровергнуть ваши заявления, правильно?

— Ну, вообще-то правильно. Покойники не спорят…

— А вот и нет. Неправильно. Семья Мартина погибла двадцать восемь дней назад. Но вы знали Морин и до этого. Месяц назад она написала театральному агенту и послала ему две ваших пьесы.

Рэнди заметно побледнел.

— Она надеялась, что сможет сделать вам сюрприз и сообщить добрую весть о ваших пьесах, если их примут. Это было бы и впрямь приятно, правда, Рэнди?

— Слушайте, Стив, давайте не будем городить огород. Может быть, мы с Морин познакомились не две недели назад, а раньше. Может, я просто так брякнул про эти две недели…

— Потому что не хотели, чтобы кто-то узнал о том, что вы были знакомы с ней до гибели семьи Мартина. Зачем ещё вам лгать? Вы знали о несчастье, стоившем жизни женщине и маленькому ребенку. А значит, были на месте происшествия. Вы эгоист, Рэнди, и поэтому придумали грандиозную ложь. Великую ложь. И все прошло прекрасно. Зато на мелкой лжи вы попались.