Дей Кин - Поцелуй или смерть

— Почему? — спросил Джон.

Менделл спрятал платок в карман.

— Джон, с какого времени ты меня знаешь?

— С того же времени, что и всех остальных, — с раннего детства.

— Да, очень давно, — утвердительно кивнул Менделл и криво улыбнулся. — Я большой дурак, страх бросился мне в голову, и я забыл про друзей. Небольшое количество денег свернуло мне мозги. Но даже если все это и так, ты хоть один раз видел меня удирающим или скрывающимся от опасности?

— Нет, — после недолгого раздумья ответил Джон.

— Вот поэтому я и не смог нажать на спуск.

— Барни, не рассказывай нам сказки. — Пат оперся на стол. — А как можно назвать то, что ты оставил свою мать нищенствовать?

— Я на самом деле не знал этого, — повернулся к нему Менделл. — Накануне того дня, когда меня должны были поместить в клинику, я принес восемьдесят семь тысяч долларов Галь, чтобы она еженедельно посылала маме по семьдесят пять долларов.

— Я это знала! — воскликнул Розмари. — Я это знала! — Она заплакала и встала на колени на пол возле Менделла. — О, Барни! Почему они сделали все это?!

Пат поднял руку, чтобы отстранить ее, но потом передумал.

— Послушайте меня минутку, не будем нервничать. Все, что у нас есть, — это слова Менделла.

— Согласен, — откликнулся Менделл. — Но я задам тебе тот же вопрос, что и Джону, — сколько времени ты меня знаешь? А, Пат?

Пат провел рукой по своему заросшему подбородку.

— Пожалуй, больше, чем Джон, потому что я старше его. Но…

— Я тебе когда-нибудь врал? — перебил его Менделл.

— Нет…

Менделл, возбужденный и вспотевший, наклонился вперед.

— А ты когда-нибудь слышал, чтобы я кому-нибудь врал?

Пат с такой силой стукнул кулаком по столу, что тарелки подпрыгнули.

— Нет, нет, черт возьми!

— Тогда почему же нервничаешь? — вздрогнула Розмари. — Пат, следи за своими словами!

Но ее брат не обратил на нее никакого внимания.

— Даже в младших классах, когда нас порол веревками старый Галоран, ты всегда говорил: «Это сделал я» и получал соответствующее наказание. Почему же ты не рассказал мне историю про эти деньги вчера утром?

— Я все еще верил Галь и считал, что она, возможно, просто забыла.

— Забыла про восемьдесят семь тысяч долларов?

— Для дамочки такого сорта — это немного. Но каждый раз, когда я заводил разговор об этих деньгах… — Менделл посмотрел на Розмари, потом отвел взгляд, — Галь меняла тему беседы. Теперь я понимаю почему.

— Почему же? — спросил Джон.

— Все эти трюки с так называемой моей ненормальностью подстроены. Я слышал колокола, и они на самом деле звонили, я действительно застал парня… Потом эта история с горячей и холодной водой — достаточно приказать водопроводчику врезать еще один дополнительный кран. Таким образом, Галь легко могла устроить, чтобы для меня текла горячая вода, а для нее — холодная из одного и того же крана. И я могу поспорить, что не убил в своей жизни ни одного попугая…

— Барни, но почему она это делала? — спросила Розмари.

— Тут у меня слабое место в версии, — ответил Менделл и провел рукой по волосам.

Пат прошел в комнату и вернулся с пачкой сигарет.

— Закуришь? — спросил он Менделла.

— Да, спасибо.

— Барни, а чего добивался от тебя этот Куртис? — Пат прикурил обе сигареты и выпустил дым в потолок. — Насколько я запомнил твое заявление в кабинете Карлтона, речь шла об очень крупной сумме денег и еще о чем-то более существенном.

— Да, — кивнул Менделл. — Так говорил мистер Куртис.

— У твоего дяди были деньги?

— Мама утверждает, что нет.

Джон Дойл долго раскачивался на стуле.

— Ты утверждаешь, что, когда пришел в себя на полу спальни в Лайк-Форест, у тебя в руке был револьвер. Какой марки?

— «Люгер» калибра семь, шестьдесят пять.

— Ого! — воскликнул Пат. — Подождите-ка минутку. Данные баллистической экспертизы, находящиеся у прокурора, говорят о том, что именно таким оружием убили Куртиса. А кому принадлежит этот револьвер?

— Мне. Это тот самый, который я привез из Германии.

— А когда ты его видел в последний раз?

— Два года назад.

— Ты оставил его в Лайк-Форест?

— Да.

— Где?

— В верхнем ящике комода.

— Где любой мог его взять?

— Да, думаю, что это так.

— А что представлял из себя Эбблинг? — Пат потушил сигарету.

— Для богачей — хороший.

— И кобель хороший наверняка.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Он любил женщин? У него могла быть связь с такой шлюхой, как Вирджиния Марвин?

— Он даже не говорил таким языком, — стал защищать Эбблинга Менделл.

— В кровати нет необходимости вести беседы, — покачал головой Пат. — Ты ведь не знаешь множества историй, которые случаются со стариками, набитыми под завязку деньгами, и которые теряют рассудок из-за таких девочек, как маленькая Марвин. А что, мистер Эбблинг не мог покончить жизнь самоубийством?

— Нет, — покачал отрицательно головой Менделл.

— Почему нет?

— Потому что одна из ран оказалась старой, ей было, по крайней мере, часов двенадцать. А другую пулю ему всадили уже после смерти.

— Ты в этом уверен?

— Да.

Дойл закурил другую сигарету.

— Это немного проясняет обстановку, которая сложилась вчера утром после твоего освобождения из клиники. Как ты думаешь, не мог ли Эбблинг быть тем парнем, который убил Куртиса и пытался убить тебя?

— Это нелепо.

— Почему? В твоих показаниях говорится, что, по твоему мнению, Куртис узнал этого парня.

— Точно. Я уверен, что Куртис его узнал.

— И что же?

— Пат, но ведь это не имеет никакого смысла, — запротестовал Менделл. — Для чего мистеру Эбблингу нужна была моя гибель? Он меня очень любил. Он вытащил меня из тюрьмы и пытался устроить все так, чтобы я туда не вернулся. Даже прошлой ночью, когда Карлтон и Рой приехали в Лайк-Форест, чтобы забрать меня, мистер Эбблинг заявил, что меня дома нет и что мы с Галь уехали в свадебное путешествие…

— Свадебное путешествие?.. — проговорила с насмешкой Розмари. — Ты говоришь о свадебном путешествии?

— Да, да, это именно так, и я об этом подумал, — воскликнул Пат.

Снег на улице лежал таким толстым слоем, что машина дважды буксовала, но, когда они добрались до трамвайных путей, стало легче. Здесь уже прошла снегоочистительная машина. Менделл сидел на заднем сиденье между матерью и Розмари. Они казались больше смущенными, чем испуганными. У него возникло такое же ощущение, как и тогда, когда мать поехала с ним в город, чтобы купить ему первые длинные брюки. Все это получилось против его воли, у него были свои взгляды на жизнь. Он был достаточно взрослым, чтобы действовать самому, чтобы отправиться в полицию, отдышаться и сказать: «Вот и я. Делайте со мной, что хотите».