Анна и Сергей Литвиновы - Три последних дня

– Клянусь, босс, Мирослав использовал эту русскую старуху втемную.

Хозяин раздраженным жестом отмахнулся от него, однако допрос прекратил. Встал, сделал пару шагов по комнате, леденящим взглядом всмотрелся поочередно в лица Тани и Юлии Николаевны, распахнул стеклянную дверь и вышел в соседнее помещение. Затем щелчком пальцев призвал к себе обоих своих подручных и велел Дэну, вышедшему вторым, затворить за собой дверь. Тот послушался, и женщины остались, привязанные, в комнате одни.

– Ох, Танечка, Танечка, – горячо прошептала Юлия Николаевна, – прости меня, ради Христа, ведь это я тебя, деточка моя, в историю втравила!

– Помолчи, мама! – строго воскликнула дочь не оттого, что сердилась на нее, а потому, что прислушивалась: о чем толкуют на балконе бандиты. Она не сомневалась, что обсуждают они там их с мамой дальнейшую судьбу. Юлия Николаевна послушно умолкла, однако даже без ее причитаний Таня все равно не смогла ничего, увы, расслышать.

Скоро трое мужчин вернулись. Главарь, не прощаясь ни с кем, вышел из комнаты. А двое его прислужников занялись пленницами. Толстяк Майк вытащил из-за пояса пистолет. Затем приставил его к виску Тани и молвил: «Двинешься – убью сразу». Дэн в это время разре́зал скотч, которым девушка была притянута к креслу, и велел ей подняться. После оба приступили к Юлии Николаевне и проделали с нею ту же операцию. Затем подтолкнули обеих: вперед! В молчании все четверо вышли на лестницу: женщины – впереди, мужчины – сзади. Они спустились, оказались во дворе и проследовали за ворота особняка.

Ситуация, чувствовали обе пленницы, сулит им мало хорошего. И нарочитое, почти торжественное молчание бандитов, и немое, практически похоронное продвижение… К тому же отправились они в сторону оконечности острова – туда, где под обрывом бились и кипели бесконечные накатывающие на берег валы.

Мама шла первой, Татьяна – второй. Девушка чувствовала холодок оттого, что сзади шествуют два вооруженных бандита. «Сейчас бабахнут нам обеим в затылок, и поминай как звали, – думала она. – Или для начала могилу самим себе заставят рыть. А может, куда-нибудь к морскому обрыву приведут. Похоже, главарь велел этим мерзавцам нас обеих кончить. И вывели нас из дома только для того, чтобы потом с телами меньше возни было. Господи, что же делать? Рвануться бежать? Подстрелят. Да и мама далеко не убежит».

И тогда Татьяна резко развернулась – лишь бы он от испуга не выстрелил! – и бросилась на колени прямо в ноги Дэну (он шел первым).

– Дэн! – прокричала она. – Пожалуйста, Дэн! Не убивай меня! Я прошу тебя! Не надо! Ведь я же нравилась тебе – ведь правда, Дэн? Ты даже слепил мою скульптуру! Хочешь, я буду с тобой? Хочешь, Дэн? И сейчас, и завтра, и всегда! Я дам тебе столько любви, что тебе и не снилось! Ну, попробуй, Дэн! Ведь я же хочу тебя – разве ты не видишь! Почему же мне приходится самой, первой, признаваться тебе в любви?!

Когда-то Валерий Петрович говорил ей, что для установления человеческого контакта – неважно с кем: агентом, противником, подследственным, – надо чаще называть его по имени. Вот и теперь Таня все приговаривала: «Дэн, Дэн!» И сулила все, что только могла в данной ситуации дать, хотя понимала: шансы на то, что бандит вдруг снизойдет к ней, ничтожно малы.

На парня – она видела – ее экспрессивность, мольбы и посулы все ж произвели впечатление. Но оставался второй: далеко не юный человек-гора Майк. Вот тот к страданиям и просьбам Татьяны (равно как и к желаниям Дэна) был абсолютно равнодушным. Гаркнул:

– Вставай, сучка, давай пошли! А то пристрелю тебя тут же. Да так, что мучиться придется. Хочешь?!

Он отстранил молодого помощника, схватил Татьяну под мышки, поднял на ноги, хорошенько встряхнул и дал пинка:

– Вперед!

А парнишка забормотал, теперь обращаясь к напарнику, и хоть говорил он на жуткой смеси английского и испанского, нарочито коверкая слова, Таня угадывала суть – как-никак разговор шел о ее судьбе, о ее и маминой жизни и смерти.

– Куда ты спешишь… Шлепнуть всегда успеем… Давай потешимся… Молодка аппетитная, что надо… А старуху можно сразу в расход… Хотя она тоже ничего… Если хочешь, можешь даже первый с молодухи начать, смажешь ее для меня как следует…

Однако Майк проявил себя излишне преданным начальнику, Трэвису. Его ответ Дэну оказался краток, но сказан был таким суровым тоном, что юнец покорно оборвал свои сексуальные речи.

– F******k off! – гаркнул человек-гора и пихнул в спину Юлию Николаевну с такой силой, что та споткнулась, пролетела по инерции несколько метров и с трудом удержалась на ногах. Дэн только рукой махнул в сторону своего сурового напарника и разочарованно похлопал Татьяну по плечу: жаль, мол, любви не случилось, но что уж тут попишешь…

И девушка потащилась дальше следом за мамой, лихорадочно пытаясь придумать еще хоть какой-нибудь кунштюк, чтобы пусть не избегнуть казни, а отсрочить исполнение приговора: на полчаса, пятнадцать минут, да что там – пусть на пять!.. И, как назло, солнце сегодня светило особенно ярко, легкий бриз смягчал зной, и пахло морем, и его темно-синяя гладь была маняща, и на лазурном небе не проплывало ни облачка, только далеким, завершающим штрихом к картине благодати – в углу небосвода тянулась белая нитка: инверсионный след самолета. «В голливудском боевике, – с безнадежной тоской думала Таня, – сейчас этот лайнер взял бы курс на наш остров, с него посыпались бы бравые коммандос, а во главе них какой-нибудь Брюс Уиллис, и они быстренько уложили бы обоих подонков и спасли нас с мамой». Однако равнодушный самолет следовал своим курсом, и ни ему, ни его пассажирам, ни тем паче никаким коммандос никакого дела не было до далекого захолустного карибского острова, на котором вот-вот убьют двух ни в чем не повинных женщин. Убьют ни за что и по ошибке.

Конвоиры слегка приотстали и очень горячо продолжали говорить между собой, но, сколь Татьяна ни напрягала слух, ей не удавалось ни слова расслышать из их диалога, только монотонное бу-бу-бу Дэна и отрывистые реплики Майка.

Тане подумалось, что время их жизни и впрямь близится к концу. Они подошли к оконечности острова, и вот он, метрах в двадцати, – обрыв. А там, внизу, море – и пенные валы и кольца бурлят вокруг округлых, но все равно грозных скал. Именно тут, видать, подонки приведут приговор в исполнение, и два женских тела – очень удачно! – шмякнутся с тридцатиметровой высоты о камни, и море послушно слизнет их и утащит в свою пучину. Татьяна внезапно почувствовала смертельную усталость. Ею вдруг овладело полное равнодушие – к своей, да и к маминой дальнейшей судьбе. «Нет сил больше сопротивляться… – проносились трусливые мысли. – Будь что будет, все равно… Пожила я пусть мало, зато интересно… Как говорится, сколь веревочке ни виться… Вот и на меня нашлась управа…»