Кемель Токаев - Таинственный след

— Я думал, что ты робкий малый и ничего не знаешь, кроме своего коновальского ремесла. Оказывается, ты хитер. Знаешь, как подкатиться под бок, да еще и без щекотки. В наше время это тоже не вредно. Продолжай в таком же духе.

Полицай со зла стегнул кнутом вислобрюхую кобылу и поехал по раскисшей от дождей улице к центру села. Когда он скрылся, у меня точно гора с плеч упала. Немного успокоившись, я вошел в дом и сразу же направился к Ирине. Она лежала на кровати с закрытыми глазами. Пережитое, видно, далось ей нелегко. Лицо у нее побледнело, ресницы вздрагивали. Я залюбовался ею, так величественно проста и красива была она в эту минуту. Не открывая глаз, Ирина чуть слышно сказала:

— Садитесь, Алексей Васильевич. Вы разве знаете этого негодяя?

— Он из соседнего села. Перед войной куда-то исчез: не то в тюрьме сидел, не то за длинным рублем гонялся. А вот теперь объявился, у немцев в холуях ходит.

— Нет ничего хуже, как иметь врага среди своих. Предатель разит из-за угла. Надо быть осторожным. — Ирина помолчала немного, потом снова обратилась ко мне: — Есть у вас здесь близкие люди? Надо предупредить их. Подумайте и о своем положении.

— А как же вы? — спросил я и смутился от мысли, что она может посчитать меня назойливым.

— Я, наверное, сегодня же вечером уеду. Вы же сказали, что опасность мне больше не угрожает.

— Лучше бы полежать вам еще несколько дней, — посоветовал я.

Ирина отвернулась к стене и умолкла. Я понял, что она хочет остаться одна, и тихо вышел из комнаты. Погода улучшилась, выглянуло солнце, начала подсыхать земля. Вечер тоже выдался погожий. В этот вечер мы провожали Ирину в далекий путь. По дороге говорили о положении на фронте. Я пробовал было расспросить Ирину о киевских подпольщиках, об обстановке в городе. Но она от прямого ответа уклонялась.

— Не следует ждать каких-то указаний из центра, надо действовать самостоятельно. Подумайте и решите сами, что вам надо сейчас делать.

Мы долго шли молча. Я жалел о том, что Ирина не доверяет нам, скрывает от нас что-то. Однако чувствовал, что она приходила сюда неспроста и, может быть, очень скоро последствия ее визита будут нам известны. Прощаясь с нами, Ирина сказала:

— Большое спасибо вам за все. Будете в Киеве, загляните в Дарницу. Прошу заходить ко мне. Спросите Кравченко, вам всякий покажет, где найти меня.

— Вот при каких обстоятельствах мы повстречались с Ириной, — сказал мне Алексей Васильевич и надолго замолчал. Увлеченный его рассказом, я хотел сейчас же услышать продолжение истории об Ирине, о ее делах. «Вы же знаете, расскажите мне», — как бы говорил мой взгляд, обращенный к Алексею Васильевичу. Я долго крепился, но наконец не выдержал и снова обратился к собеседнику:

— После этого вы, конечно, опять встречались с Ириной?

— Да, — ответил Алексей Васильевич, — встречались. В смутное время, в тяжелые дни, когда война бросала людей из края в край по военным дорогам, можно было случайно встретить друг друга. Так мы и встретились: совершенно неожиданно. Однако я не смог как следует поговорить с этой прекрасной таинственной девушкой. На другой день после нашей случайной встречи мы условились увидеться с ней, но ее схватили фашисты. Но это тоже очень длинная история, я расскажу вам ее, когда немного соберусь с мыслями.

Алексей Васильевич, словно желая уйти от тяжелых воспоминаний, перевел разговор в другое русло. Опять в машине послышались шутки и раскатистый смех.

После того как Ирина ушла от нас, мы с Дмитрием стали поспешно готовиться к переходу в Киев. Но нас постигла неудача. По дороге в Киев, в селе Ерковцы, мы повстречали жандармов, и на этом «поход» был закончен. Нас арестовали, три дня держали без еды и питья, били, пытали. Допрос следовал за допросом. Жандармы очень хотели знать, зачем мы шли в Киев, кто послал, с каким заданием? Особенно их интересовали адреса людей, с которыми, по их убеждению, мы должны были встретиться в городе. Сидели мы с Дмитрием в разных камерах и не виделись друг с другом. Но мы еще в дороге договорились, как вести себя на допросах в случае ареста, и теперь твердили жандармам одно и то же:

— У нас есть сестра, вдова с малыми детьми, мы хотели забрать их к себе и за этим отправились в Киев. Вины за нами никакой нет. Жандармы так ничего и не добились от нас, но на волю не выпустили, а отправили в лагерь военнопленных, располагавшийся неподалеку от этого села. В лагере было очень много народу. Большинство пленных — раненые и больные, некоторые из них еле передвигались. Смертность ужасающая. К тому же охрана подолгу не разрешала убирать трупы, и в лагере то и дело вспыхивали эпидемии. Видя все это, я не выдержал и заявил охране, что я врач и хотел бы ухаживать за больными. Через некоторое время мне разрешили лечить раненых. Мое положение сразу же улучшилось, но я думал прежде всего не о себе, а о том, как облегчить страдания людей, как помочь им.

Пользуясь тем, что мне разрешалось свободно ходить по лагерю, я стал завязывать знакомства с военнопленными. Кое-что удалось сделать. Я со своими помощниками разыскал несколько командиров и комиссаров. Под предлогом, что они «опасно больны» или «неизлечимы», нам удалось освободить из лагеря немало людей. А это было очень важно. Как только фашисты устанавливали личность военнопленного командира или комиссара, следовал немедленный расстрел. Такой же участи подвергались евреи. В лагере были предатели, и мы опасались их больше, чем самих немцев. Они бродили в такой же полосатой одежде, как и все мы, но думали только о своей собственной шкуре. Выдавая охране офицеров и комиссаров, они надеялись купить этим свободу. Ради спасения собственной жизни предатели шли на все.

Один подлец, которого я даже лечил и поддерживал, донес на меня, что я выдаю подложные справки и выпускаю на волю «жидов и комиссаров». Я, оказывается, не врач, а большевистский агент. Меня немедленно подвергли строгому допросу. Я знал, что меня ожидает в случае разоблачения, и приготовился к самому худшему. Однако на этот раз мне удалось выпутаться, и меня оставили в покое. Но это, как выяснилось позже, было не так. Я заметил, что за мной усиленно следят. Каждый мой шаг был на виду у охраны, каждое выданное мною свидетельство тщательно проверялось. Иногда даже назначалось новое обследование моих больных.

Работать дальше в таком положении стало просто невозможно. Меня и мою маленькую группу ждал неминуемый провал. А конец известен — петля или расстрел. Мы стали готовиться к побегу. Подобрали всех, кто мог передвигаться, и однажды глубокой ночью бежали из лагеря. Мы надеялись встретиться с партизанами и с этой целью много дней бродили по лесам. Но никого не встретили. Надо было искать какой-то выход. Больные совсем ослабели, раны у пленных начали гноиться. К тому же мы все были разуты и раздеты. Решили разойтись по селам и укрыться там до времени. Пошли в свое село Козино и мы с Дмитрием. Он во время побега вывихнул ключицу, и его мучали сильные боли.